Его стихи и проза переведены на латышский язык, а квартира отмечена как "глоток свободы" в энциклопедии Уральской поэтической школы. Он поэт, писатель, журналист, автор четырех книг, лауреат первой независимой премии "П" и премии "Золотая лира", руководитель поэтической секции литературного объединения ЧТЗ… все это Янис Грантс. Мы ненадолго оторвали его от дел и расспросили о службе на северном флоте в прошлом, активном настоящем, о новом романе и о походе к парикмахеру один раз в год.
Янис, на днях прошла всероссийская Библионочь-2015, в которой вы приняли активное участие. Впереди Каслинские чтения, а еще мы знаем, что две недели назад в Екатеринбурге состоялась премьера фильма по вашему рассказу. Это год литературы богат на события или всегда так?
- Вообще, да, это с годом литературы не особо связано. Сейчас, например, завершилась неделя юношеской книги, Библионочь – это все в масштабах страны. Борзописцев опять же полно: постоянно кто-то что-то презентует и пишет. "ГУЛ" - год уральской литературы, который организовали в этом году Виталий Кальпиди и Марина Волкова – это целая серия событий. В рамках "ГУЛа" вышли 30 книжек с громким анонсом, что, мол, там 30 лучших поэтов Урала собраны. И я там тоже есть. С большой благодарностью на это согласился. Хотя, те времена, когда я считал себя лучшим из трех, давно ушли.
Что значит "лучшим из трех"? Кто эти двое?
- Цветаева и Маяковский. Объясню. Я писал всегда, всю сознательную жизнь. И к 2000 году я подумал, что, наверное, мои стихи вообще очень хорошие. Я подумал, что есть Маяковский, есть Цветаева, и есть я. Это потому, наверно, случилось, что я не читал толстых журналов, библиотеки не посещал. И когда я приехал в Челябинск (до этого я жил на севере), то уже успел к этому времени укрепиться в своих мыслях, что стихи-то никто не пишет сейчас. А я пишу, поэтому я уникален.
То есть отсчет вас-поэта начинается с 2000 года? Тогда литература стала серьезным занятием, основным?
- Даже чуть позже. Я приехал в Челябинск в 2002 году, и мне потребовалось четыре года, чтобы собраться и прийти в Союз писателей. Несмотря на мое знание, что я великолепный, я боялся осуждения, боялся, что не оценят. И все же решился и пошел, и нарвался на Олега Николаевича Павлова, который сейчас руководит челябинским отделением Союза писателей. Он тогда посмотрел мои стихи и сказал, мол, да, любопытно, занятно. Ну, то есть, он оценил работы, не выгнал меня. Хотя потом я стихи, с которыми пришел к нему, все изничтожил.
Сжег как Гоголь "Мертвые души"?!
- Именно. Я всю сознательную жизнь писал-писал-писал…и написал в итоге примерно 400 текстов. Но в Союз писателей все не понесешь – я выбрал 30. И Павлов оценил их, признал и пригласил меня на семинар для начинающих. Дал мне ссылочку на фестиваль "Транзит Урал", который должен был через несколько дней состояться в библиотеке имени Татьяничевой. Вот после него-то я стихи и сжег. Как было дело. Я туда пришел с тем самым убеждением, что есть я, есть Цветаева и есть Маяковский. А ушел оттуда настолько понурый, расшибленный… Я понял всю глубину своего заблуждения, услышав других.
Люди читали такие великолепные стихи, и этих людей было так много! В зале сидело человек 100 и половина из них на меня произвели совершенно незаурядное впечатление. Вита Корнева из Екатеринбурга тогда, я помню, стояла в майке-алкоголичке и обливалась томатным соком. Она читала поэму о женских критических днях. Даже форма подачи меня невероятно восхитила, не говоря уже про то, что я вообще не думал, что про это можно писать стихи… о таких событиях! Этот фестиваль меня и очаровал, и размозжил. Я оттуда вышел с твердым убеждением, что я стихи писать буду, но это будут другие стихи. Тогда, я, кстати, сформулировал для себя первую и главную заповедь. Не бояться. Ни острых слов, ни себя и своих мыслей, ни мнения чужого. Нельзя бояться. А вторая заповедь, конечно, не врать. Вот их, пожалуй, две – заповеди, к которым я пришел сам.
А что с вашими-то стихами было не так?
- Ну, я думал же, что поэзия – это что-то такое гладкое, струящееся, плавное, красивое. С отсылкой к Элладе. Непременно там, как я думал, должны быть чайки, Херсонесы, Одиссеи. И я все сжег. Но одно оставил. Пожалел. Стихотворение "Человек-тополь", которое я написал в 18 лет. Оно позже вошло и в первую, и во вторую книжку стихов.
Не просыпаясь, чувствовать, что слеп,
Что веки заковал тяжелый снег,
Что ноги дали корни, проросли,
Что в венах — вместо крови — сок земли,
Что нет волос — есть крона. Что кора
Сменила кожу. Что галдит с утра
На ветках — на ладонях — стая птиц:
"Простись со всеми, насовсем простись".
Вот так лежать, не стряхивая снег.
Я счастлив, что уже не человек.
Вы говорите, пишете всю жизнь. Помните первые свои произведения?
- У моей мамы где-то должны сохраниться журнальчики мои с детства. В семилетнем возрасте я брал зеленую тетрадку в клетку, писал на ней "Крокодильчик" - это было название журнала – и шпарил. В нем я был и поэтом, и прозаиком, и художником, и сказочником. Знаешь, как это хорошо семью объединяет? По вечерам я всем говорил "а теперь все будут слушать новый номер журнала "Крокодильчик"! Ну, и куда бы они делись? Я почему-то думаю, что это для моих родителей было не самое веселое занятие в жизни. Папа-военный мог бы смотреть хоккей в этот момент, а мама-кадровик запросто могла бы вместо прослушивания "Крокодильчика" голубцы лепить. Но они, как и положено родителям, гордились мной и хвалили меня. И некая искра пробегала в тот момент между всеми нами: мной, двумя старшими братьями, папой и мамой.
А почему, если вы писали с 7 лет, то только в 2002 году, когда вам было уже за 35, решились "выйти в свет"?
- Ну, потому что я вообще не думал же, что меня с литературой что-то будет связывать. Я родился во Владивостоке – это край страны, а учился в Киеве – это вообще был другой край страны тогда еще единой. Учился, кстати, на историка. Но бросил институт после третьего курса, поскольку история показалась мне совершенно гнусным, придуманным и глупым предметом. Тогда же все бурлило, конец 80-х, оказалось что Ленин и Сталин – главные злодеи, все встало с ног на голову. Я помню, что я-то был молодым, наивным человеком, который любил и защищал те идеалы, в которых вырос. Этакий коммунист-активист. И сложно сказать, когда меня потянуло в другую сторону. У нас был один препод, который говорил "я доктор исторических наук, защитился по троцкистско-зиновьевской антипартийной группе, которой, кстати, не было". Ха, представляешь – люди степени получали по несуществующим базам псевдо-знаний. И вот я бросил институт, и меня призвали на северный флот. На три года я попал в Мурманск. Дивный холодный край, который очень любят все, кто там родился. Я, честно сказать, этой любви никогда не понимал: ни любви к природе с ее северными сияниями, ни любви к морю.
Вот только вы читали стихотворение с названием "Человек-тополь", и вот уже дважды говорите, мол, не люблю природу…?
- Меня больше интересует человек и обстоятельства. Очень умиляет, когда мы едем с кем-то, например, с издателем Мариной Волковой в командировку и она мне говорит, смотри, Янис, какие виды, какие красоты… Нет, меня это не трогает.
А какая история впечатлит Яниса Грантса?
- А вот эта история веселая, она из личного опыта. Я работал на судне, мы шли датскими проливами. Один Скагеррак, второй я не помню. И когда корабль идет в нейтральных водах, его сопровождают корабли тех государств, чьи границы рядом с этими нейтральными зонами. Там строго запрещено находиться на верхней палубе и так далее. И вот мы идем значит, нас сопровождает какой-то датский пограничный катер, у него надпись на борту, ну допустим, "463". И мой приятель с незамысловатой фамилией Иванов вылезает наверх, одним глазом смотрит на этот катер и потом мне говорит "Слушай, я все понимаю, это же датский был корабль, но я никак не пойму, почему на нем цифры русские…". Я тогда даже ответить толком ничего не смог – просто смеялся громко.
Мы знаем Яниса Грантса-поэта, моряка, а как дела у Яниса-прозаика?
- О, он пишет роман. Пока самое большое, что у меня опубликовано – это 40 страничек в журнале "День и ночь". Это все, на что хватило моего дыхания. А я хочу себе задать задачу даже количественно. Там все будет очень просто. Естественно, людские судьбы: быт, любовь и ненависть. Будут описаны годы моей счастливой молодости и развал великой страны. Но в романе это будет не Советский Союз. Я подумаю, как назвать страну, поиграю со словами. Главными будут, конечно, люди. Люди трех поколений и их окружение: это совсем юный человек-подросток, человек средних лет и человек почтенного возраста.
У вас есть рассказ "Виктория и Харитон", посвященный не челябинским, но екатеринбургским поэтам. Две недели назад там же в ЕКБ прошла премьера короткого метра, снятого по этому рассказу московским режиссером Алиной Волковой. Как ощущения? Все же такой опыт…
- Да, есть такое. Я прошлым летом ездил на съемки этого фильма в Екатеринбург. Был свидетелем так сказать. Алина написала сценарий и я, честно сказать, после прочтения даже не понял, какое я-то имею отношение теперь к этому произведению. От рассказа ничего и не осталось в том первозданном виде. Рассказ-то на три страницы, причем без какой-то любовной линии. Там говорится о екатеринбургских поэтах. Реальных. С реальными фамилиями и именами. Но это тот случай, когда происходит подмена. Имена и фамилии изменены, а с ними изменены и характеры героев. Но я не против.
Интересный очень у вас подход к вашему же творчеству. Несобственнический. Есть еще какие-то ваши фишки, ваши собственные "тараканы"?
- Ха, у меня вот на столе все должно лежать перпендикулярно и параллельно. Я люблю, чтобы все имело геометрический смысл. В то же время я понимаю, что творчество поэта само по себе должно быть лохматым: тут рукопись, там рукопись, что-то раскидано. Такое вот противоречие. Еще у меня есть одна фишка, но она не столько творческая, сколько объединяющая моих творческих друзей вокруг меня. Я стригусь один раз в году. Этой традиции 150 лет. На свой день рождения 1 февраля я созываю друзей, и каждый из них сначала отрезает от меня по прядке, а потом я бреюсь под ноль.
И последний вопрос. Что самое удивительное произошло с вами в последнее время? Самое хорошее, доброе и поразительное?
- Мне пятиклассник Егор задал вопрос. Он пишет что-то наподобие интервью для школьной газеты. И вот он меня нашел и спрашивает "Янис, что для вас в жизни главное?" Он задал этот вопрос и взял паузу. Это такой подход, который по мне. Не прислал сразу десять вопросов кучей, а сознательно подошел к делу. Я начал отвечать и понял, что "плыву". Пишу на автомате "любовь" -- нет, поправляю сам себя. Потому что вот уже несколько лет живу без нее и не умер. А без главного умирают же. Наверное, думаю, это сын. Но сын это не "что", а "кто". Значит, скорее всего, это тоже не правильно. Потом я перебираю свободу, тишину, память и понимаю, что ни одно из этих определений или жизненных состояний не является главным. И отвечаю – "ничего". Ничего в моей жизни не является главным. А точнее, главное – это все вместе, чтобы получилась такая конфигурация всего перечисленного, но в каких долях, в каких процентах…трудно сказать. Неправильный вопрос и ответ на него неправильный. И больше всего меня поражает и радует тот факт, что его задал мне пятиклассник. Теперь жду, какие же будут его следующие вопросы…
