Фёдор Сволочь: "К родному русскому языку мы пришли через лингвистические тернии древних ацтеков"
Не будем кривить душой и признаемся честно, что неофолк-сцена в Челябинске представлена слабо. Это мягко говоря. К нам даже мастера жанра приезжают нечасто. А тут — нагрянули, да не одни, а с целым обозом диковинных инструментов, аппаратуры и, конечно, замечательных песен. Итак, встречайте — питерские экспериментаторы, мультиинструменталисты, можно сказать — волхвы неофолка в России, неподражаемые Theodor Bastard.
После выступления Theodor Bastard в Челябинске, нам удалось попить чайку с отцом-основателем этого удивительного коллектива — Федором Сволочью — и расспросить его о путешествиях и открытиях, фольклоре и языковых находках, музыкальном арсенале и, конечно, о его потрясающе талантливой команде.
На сайте группы Theodor Bastard сказано, что ваше настоящее имя Александр Старостин. Почему же вы изменили имя на Фёдор, да еще и с приставкой Сволочь?
— Во многих традиционных религиях и верованиях истинное имя человека — оно все-таки некая сакральная тайна. И имя внешнее — так было и у древних индейцев, и у славян — оно как маска, как защита. Фёдор Сволочь — это моя лицедейская маска, сущность человека на сцене. У индейцев есть такое поверие, что когда ты берешь имя врага и приставляешь к нему какую-то уничижительную приставку типа "сволочь", "гад" или что-то еще, то ты отнимаешь у него его силу. В моей жизни был некий Фёдор, у которого я отнял всю силу.
За почти 20-летнюю историю группы, вы приехали в Челябинск впервые. Успели город посмотреть?
— Да, успели погулять, но все по-разному. Большой коллектив — нас приехало к вам десять человек — все гуляли в разное время. Лично я прошелся по улице Кирова, по-моему. Большая такая пешеходная улица, там много красивых статуй. Памятник танкистам, я отметил, бар "Bukowski". Город мне показался культурным, интересным, уютным.
Площадка, на которой вы выступили в Челябинске, для коллектива Theodor Bastard не совсем типична: вы дали концерт в ресторане, где некоторые гости слушали вашу музыку и одновременно жевали салаты. В то же время ваша вокалистка Яна Вева, которая отвечает не только за песни, но и за "введение людей в транс", наверняка была смущена таким положением вещей?
— Мы пошли на большой компромисс ради наших слушателей, решившись выступить в ресторане. Здесь, к сожалению, нет всех возможностей, чтобы нам показать то, на что мы способны. Технических возможностей. Конечно, мы выложись на полную, и для нас этот концерт был не хуже и не лучше, чем остальные: мы все делали искренне. Но, вероятно, на другой площадке это было бы более атмосферно, потом у нас есть хорошая видео-инсталляция, хорошая световая программа, и тут не все возможности были, чтобы нам все это показать. Но организаторы молодцы: не все готовы привозить нашу группу. Проект ведь у нас некоммерческий, всегда риски есть.
А что касается публики, то те, кто пришел почувствовать, они почувствовали. Это, в конце концов, просто место, где мы можем сделать свой ритуальный огонь, свои ритуальные танцы и дать возможность людям что-то почувствовать. А что они возьмут от нас и что они готовы взять — это уже их личное.
Фёдор, вы не только музыкант, но и путешественник. Во многих городах и странах у вас есть друзья, взять хотя бы Стамбул — один из самых музыкальноразвитых городов планеты. И мы не можем не спросить, как вы переживаете сегодняшний разлад в отношениях между Россией и Турцией?
— Я, честно говоря, не в курсе, что у России и Турции испортились отношения. Видимо, я что-то пропустил с этими нашими "Необычными концертами". Надеюсь, не так все плохо, как вы описали.
Безусловно, мы дружим с нашим турецким издателем, у нас в Турции очень много друзей, и все они адекватные хорошие люди. И в Германии у нас много друзей, и вообще по миру. В том числе в Америке. И это не делает нас меньшими патриотами, потому что мы любим Россию и не хотим никуда переезжать. Для нас очень важно то, что мы делаем здесь. Очень важен элемент какого-то народного творчества, который мы привносим в наши песни, именно русского народного творчества и северного фольклора. Но при этом где-то в глубине души — потому что, наверное, большинство участников группы выросли в советские времена — мы интернационалисты. И, конечно, нам интересны разные культуры, мы понимаем ментальность разных народов, ввиду того, что часто путешествуем и очень много где бываем. В частности я был и в Иране, и в Сирии — перед войной я проехал ее вдоль и поперек — и в Ливане, и в Иордании. Все это замечательные страны, в которых живут замечательные люди.
Нами пройдена и вся Юго-восточная Азия, и, безусловно, Европа. Члены Theodor Bastard ездили выступать в Штаты и в Японию… И везде, везде живут хорошие люди. Поэтому я бы не стал проводить какие-то рамки. Ну, а политика… она подразумевает участие в крысиных бегах, выиграть в которых может только хитрый человек, человек подлый.
Идеальное общество в вашем понимании — какое оно?
— Это общество, которое состоит из коммун. Может быть, даже коммун, которые как кочевники передвигаются по ничейной земле, разбивают свои шатры и занимаются даже не торговлей за деньги, а натуральным обменом. Может быть, это такой анархо-коммунизм, но тем не менее мне кажется, что это идеальное состояние общества. Когда все границы очень условны.
И, безусловно, я люблю свою страну, люблю те места, в которые мы ездим. Русский народ, русский фольклор мне ближе всего, но при этом я не могу с ненавистью относиться к кому-то, потому что мне об этом сказала газета или написал интернет. А телевизор я принципиально не смотрю. Мы, музыканты, имеем уникальную возможность, путешествуя по миру, видеть реальную жизнь вне пропаганды, общаться с людьми разных социальных групп, разных национальностей.
С 1998 года вы работаете с Яной Вевой — потрясающей вокалисткой, обладающей бесконечным талантом. Легко ли работать с носителем такого дара, каким обладает Яна?
— Яна во всех песнях всегда поет идеально: как на репетициях, так и на концерте. И ей нередко приходится под других людей подстраиваться, чтобы они разучили партии. И вот это иногда бывает очень тяжело по одной простой причине: получается, что Яна эксплуатирует свой вокал для того, чтобы кто-то просто разучил партию. И эту на Яну нагрузку мы стараемся минимизировать, потому что как вокалист она безупречна. Бывали случаи, когда в Theodor Bastard приходили люди, знакомые с творчеством группы только по записям. И они были потрясены тем, что Яна на репетициях поет также, как на записях. Никаких десятков дублей, никаких тюнингов голоса, как у современных звезд. У Яны такой вокал — она всегда поет на сто процентов. И в этом сложность работы с ней. Потому что такую искреннюю подачу очень сложно эксплуатировать и замыливать на десятки репетиций. Ее нужно беречь.
В Theodor Bastard есть еще одна девушка — чудесная Ольга Глазова. Она буквально "снесла крышу" челябинцам своей игрой на гуслях. Как у вас появилась эта чудесная творческая единица?
— Никакой особой истории с этим не связано. Понятно, что в Петербурге мы довольно известны, и когда мы кидаем клич, что нам нужен тот или иной музыкант, он обязательно находится.
В альбоме "Белое" — не помню уже какого года альбом — у нас во многих песнях звучат гусли. Тогда с нами работала замечательная Мария Акимова, наша подруга из Москвы, она играла на гуслях. Сейчас она уже семейный человек и концертной деятельностью не занимается. Но вот с тех пор мы очень хотели вернуться к гуслям, потому что этот инструмент звучит в наших песнях классических. И вот мы однажды познакомились с Олей, выяснилось, что она выдающийся гусляр. Гусли в ее руках звучат, как новый инструмент. Многие удивляются, что у Ольги гусли звучат не лубочно, не "ой, люли, люли, люли", а по-настоящему разнообразно. Оля может и классику на них сыграть и что-то современное, и лиричное, и агрессивное. При этом вы видели да, что у Ольги полноразмерный инструмент: 50 струн — это одни из самых больших гуслей в мире.
Вообще у вашего коллектива какой-то совершенно немыслимый набор используемых инструментов: помимо традиционных ударных и струнных, в Theodor Bastard играют на дарбуках, ашико, конгасах, джамбеях, дафах, виолончелях, диджериду, на saz и гуслях. А вот сегодня ваш перкуссионист Кусас вынес на сцену… трубофон, который, как вы сказали, он смастерил сам из пластисковых труб, купленных в строительном магазине.
— Алексей его сделал сам, да. Настроил его по нотам, что, в общем-то, непростая задача, нетривиальная. Мы всегда приветствуем новые инструменты. У нас на альбомах звучит большое количество изобретенных нами инструментов, но мы не всегда имеем возможность возить их на концерты. Лично я не раз экспериментировал с пружинами, с одноручной пилой, с шейкерами, препарированными барабанами и фортепиано — когда на струны или клавиши вешаются разные звенелки-гуделки — и, конечно, с трубами, которые также закупались в строительных магазинах.
Чуть выше вы сказали про северный фольклор. Расскажите о поездках, в которых вы ищите вдохновения: куда любите ездить, берете ли кого-то из группы с собой?
— Наши музыканты — они, конечно, все большие любители природы. Со многими из них мы ездили в разные страны. Нередко ездили на русский север, в том числе с Яной. Изучали фольклор севера, в том числе Карелии, которая нам, конечно, очень близка. Поездки совершаем каждый год. В этом году мы с Яной ездили к вепсам (малочисленный финно-угорский народ — прим. ред.) на берега Онеги. Там очень много интересного, мы часто бываем в тех краях. Особенно интересен, конечно, фольклор. Например, я узнал, что у них охоты не было до появления русского влияния, и существовал некий анимизм: одухотворялся лес, вообще природа. Раньше у них человек перед рыбалкой кидал в воду какую-то еду, какие-то куличи, только чтобы тот водяной, который там водится, был к нему благосклонен. А перед охотой на пенек ставили тоже куличи и какие-то яйца вареные, что-то еще съестное в дар духам леса.
Мне показались интересными некоторые поверия вепсов. Например, когда охотник идет на охоту и встречает женщину, это значит, что охоты не будет сегодня. И это вовсе не потому. Что женщина подавалась у вепсов как-то уничижительно, нет. Наоборот, женщина — любая женщина — считалась матерью всего живого. И соответственно, если охотник встречает мать всего живого, он не может идти убивать. Значит, не тот день.
Но это, безусловно, один из частных случаев. Есть и карелы, и многие другие народы, с культурой которых мы знакомы и знакомимся.
Некоторые песни Яна Вева поет не на русском и даже не на английском, но на пушту и урду. Вы ведь как художественный руководитель и основатель группы, были рядом со своей вокалисткой, когда она разучивала тексты и учила языки?
— Ну да, естественно. Даже в какие-то поездки мы отправлялись вместе. Но вы же понимаете да, что спеть песню и узнать-выучить язык — это разные вещи. Насколько я помню, пушту — это язык, который распространен в Пакистане. Урду — тоже где-то там: Пакистан, Афганистан. Фарси, на котором тоже у нас есть тексты, это Иран. В самом начале пути были тексты даже на арабском языке.
Однажды мы познакомились с очень интересным человеком, который пытается лингвистически восстановить языки древних индейцев. И, конечно, никто не знает, как те слова и звуки правильно сочетались и произносились, но есть люди, которые занимаются реставрацией языков. И в последствии у нас появилась пара песен, в том числе Tapachula, которые мы исполняли на языке науатль — языке древних индейцев ацтеков. Песня Benga, которая тоже сегодня прозвучала, исполняется на языке племени Бенга: это две тысячи человек, которые живут в Африке, не имеют письменности, но, тем не менее, имеют язык. И существует только один маленький словарик этого языка и одно видео исследователя, который этот язык как-то запечатлел на видеокамеру. Он очень интересен нам показался своим звучанием, своей мелодичностью.
Как же вы составляли свои тексты, имея так мало лингвистической фактуры?
— Мы брали готовые фразеологизмы, какие-то выражения и составляли текст. Позже, безусловно, проводили лингвистическую экспертизу — отдавали на анализ языковым экспертам. Но, я не буду скрывать, тут есть какая-то художественная часть с нашей стороны. Потому что для нас, прежде всего язык — это не только смысловая нагрузка, но и звучание. У нас были песни и на английском, и на немецком, но основной язык для нас сейчас — это русский. В Челябинск мы вообще привезли практически полностью русское выступление. Может быть, мы к родному языку пришли через такие тернии. Но пришли.
