Писатель Алексей Иванов: В Челябинской области – огромная кладезь сюжетов, о которых хотелось бы рассказать

На Челябинском трубопрокатном заводе (ЧТПЗ), входящем в Трубную Металлургическую Компанию (ТМК) побывал один из самых читаемых и экранизируемых писателей России – Алексей Иванов. Автор романов «Сердце Пармы», «Географ глобус пропил», «Тобол», «Пищеблок», «Бронепароходы» пообщался с металлургами и своими читателями. А мы поговорили с Алексеем Ивановым о феноменах индустриального менталитета и каслинского литья, узнали, почему он считает Аркаим металлургическим поселением и собирается ли написать книгу, действие которой будет происходить на Южном Урале.

- Вы впервые на ЧТПЗ? Какие ощущения остались после знакомства с производством?

- Восхищение, восторг, огромное удивление технологической мощью, строгой красивой организацией труда. Это не первое предприятие ТМК, которое я посетил - был и в Первоуральске, и в Полевском. Брутальная мощь присуща всем технологическим предприятиям, но у вас выражается ярче всего. Я бывал на очень разных заводах по всей России. Видел и такие производства, где царит, кажется, XVIII век: кажется, вот-вот выйдет рабочий с бородой в кожаном фартуке и кувалдой начнет пробивать пробку в доменной печи. Ваш завод совершенно не такой. 

Будучи искусствоведом по образованию, с университетских времен помню интересную историю – в 60-е годы во Франции при строительстве музея Помпиду перед архитекторами была поставлена задача: сделать здание современным. Архитекторы придумали вынести наружу все коммуникации, оплести здание трубами, кабелями, арматурой, механикой лифтов и превратить их в главное выразительное средство. Получилось грандиозно. С тех пор этот прием в искусстве и архитектуре стали использовать постоянно. Увидев ваше производство, сложилось ощущение, что я попал в музей современного искусства. Только не статичный, а живой.

- Что, по вашему впечатлению, отличает Челябинск от остальных городов России? 

- Челябинская область – регион, где слилось много всего разного. Свердловская область более-менее едина, ее можно обозначить словом «Демидовы». Пермский край – «Строгановы», Башкортостан – «Салават». Челябинская же область сложна по устройству настолько, насколько разнообразна по ландшафту. Здесь масштабная горнозаводская индустрия, старые заводы, прииски, добыча самоцветов, мощный пласт земледельческой и казачьей культуры, огромный задел советского времени, гораздо более значимый, чем у соседей в Екатеринбурге. Челябинский регион сложносоставный, сводить его к одному символу или бренду неправильно, да и невозможно.

- Радостно, что в вашем ответе не прозвучали слова о Челябинском метеорите. Часто нашу область вспоминают в этом контексте. 

- Это нормально, но неверно. Челябинский метеорит – да, забавно, не более. Бренд должен исходить из идентичности территории – географии, истории, менталитета людей, которые жили здесь в течение поколений. Привнесенное извне вряд ли станет жизнеспособно. Метеорит прилетел, взорвался, но не в нем суть региона. 

- Как бы вы оценили работу по сохранению наследия производств горнозаводской зоны, которая активно ведется по всему Уралу, в том числе, в Челябинской области? 

- Понятие индустриального наследия гораздо шире, чем просто промышленность. Урал уникальное место планеты, одна из самых индустриализованных ее зон. Он практически весь изменен индустриальным вмешательством. 

Простой пример: человек не знакомый с историей Урала, приезжает на озеро. Ему кажется, что он на природе. На самом деле человек просто не знает, что это озеро – бывший затопленный карьер. Или сплавляется группа туристов по реке, рядом проплывают скалы, леса. Далеко не все туристы понимают: эти леса уже вторичные, поскольку первые, росшие здесь, сведены на нет горнозаводской промышленностью. Скалы частично взорваны для прохода железных караванов, русло реки в XIX веке спрямлено, и только сейчас вновь приобрело естественные формы. Ландшафт, который турист воспринимает природным, на самом деле преобразованный, индустриальный. Этот ландшафт тоже нужно сохранять и осмыслять как индустриальное наследие. 

Разумеется, индустриальное наследие – это и музейное сохранение истории, и современное производство, которое, как ЧТПЗ, открыто для экскурсий, людей со стороны, и охотно показывает себя. 

- Хочется вспомнить о символах еще одного удивительного места Челябинской области – музея-заповедника Аркаим, где вы тоже бывали. Какие мысли, впечатления вызвало это место?

- Я не сторонник эзотерики, считаю подобный подход антинаучным. Но, если люди едут в Аркаим испытать странные эмоции, – почему нет? В Стоундхендже такое же количество туристов, которые приезжают напитываться солнечной энергией, общаться с предками, космосом. Ради Бога, главное, они приносят деньги, на которые могут существовать музейные комплексы. 

Социальные механизмы работают по тем же принципам, что технические. В Аркаиме это поняли и сумели сделать так, чтобы эзотерика приносила пользу. Индустриальное мышление Урала сказалось и в этом: человек индустриального менталитета знает, где подкрутить, подшаманить, чтобы все заработало. 

Аркаим свидетельствует: Урал всех переделывает под себя. Поселение существовало сравнительно недолго, фактически не оставив в истории следа. Ведь пока Зданович не откопал Аркаим, никто не знал о его существовании, влияния на историю и менталитет Урала он не оказывал. Но древние арии, придя, обнаружили: на Урале есть запасы руды, дров, здесь можно заниматься металлургией. Страна городов – по сути металлургическое поселение. На Аркаиме показывают уникальные печи, пригодные, чтобы плавить руду. Просуществовал Аркаим до тех пор, пока древние арии не вырубили окрестные леса. Когда закончились дрова, жители поселения ушли. 

Урал – пример того, что каждый крестьянин, кочевник, животновод, который является сюда, рано или поздно станет металлургом: иного пути на Урале просто нет. Аркаим важен для людей, понимающих значение индустрии для современного мира. Это не просто развлечение или тайная история, а генный код Урала, проявленный почти три тысячи лет назад.

- Перейдем от эзотерики к промышленному искусству. Каслинский чугунный павильон – удивительное творение рук человека, которое в 1900 году на выставке в Париже получило Гран-При и золотую медаль. В чем феномен успеха каслинского чугунного литья, почему никто не может его повторить? 

- Металлургический и технологический феномен, насколько я понимаю, объясняется уникальными песками озера Касли. В этих тончайших песках по технологии конца XIX века можно было отлить чугунные изделия самой сложной формы. 

Начиналось каслинское литье не с фигур и скульптур, а с технических отливок: решетки, архитектурные детали. Взлет каслинского литья пришелся на эпоху модерна - стиля, который подразумевал, что все становится приватным. Человек эпохи модерна осмыслял все как личное, интимное, уютное. Каслинское литье органично легло в это понимание: будто огромные памятники, стоящие на площадях, уменьшились настолько, чтобы разместиться на столах и подоконниках. Точное попадание технологии в идеологию модерна обеспечило взлет популярности каслинского литья, всемирное признание этого искусства. Когда на смену модерну пришли другие стили, каслинское литье, как один из самых ярких модерновых феноменов, тоже ушло в прошлое. 

Сейчас каслинское литье - мощнейший бренд, он создает огромный символический капитал. О силе этого символического капитала свидетельствует история спасения завода в девяностые. В эпоху разрухи производство хотели закрыть: мол, ничего такого оно не производит, зачем его поддерживать на плаву? Но закрывать предприятие, которое делает легендарные вещи, никак нельзя. И государство нашло деньги на сохранение завода. Давайте вспомним: какой процент от общей продукции завода занимает литье? Всего одну десятую процента! То есть, в культуру и бренд завод инвестировал только десятую процента производства. И этот бренд спас огромное предприятие в те времена, когда приходилось туго. Ярчайший пример того, насколько значим может быть символический капитал. Поэтому люди, которые смотрят на завод ЧТПЗ и спрашивают – ну и к чему вы его так раскрасили, какой в этом смысл? – должны понимать, что смысл есть. Это не забава, а символический капитал завода, который конвертируется в деньги и судьбу предприятия. 

- В современной России много примеров, когда средний и крупный бизнес создает частные культурные институции, те же корпоративные музеи. На Северском трубном заводе это музейный комплекс «Северская домна», недавно ТМК открыла музей Первоуральского новотрубного завода. Мечтает и ЧТПЗ открыть что-то такое, что расскажет об истории всего челябинского кластера. Зачем бизнесу подобные начинания, это ведь дорого?

- Нормальный процесс развития должен происходить во всех направлениях – и в культурном, и в техническом. Одного вектора развития не бывает, так заложено даже в природе. Когда человек растет, все части его тела развиваются гармонично и пропорционально, а если происходит иначе, мы считаем это уродством. Если производство успешно, оно развивает корпоративную культуру и социальную ответственность, понимая, что это его наследие и будущее. Органика развития обеспечивает устойчивость предприятия. Прибыль – хорошо, но надо понимать: все, что ты делаешь, каким-то образом расположено во времени. И чтобы обосноваться во времени широко, обстоятельно, инвестировать надо не только в основной, но и в прочие виды деятельности. 

- Вы часто пишете о прошлом. Возникало ли желание написать книгу о будущем?

- Да, но не в форме прогноза, потому что это доморощенная футурология. Считаю, писать в форме прогноза неправильно: все равно промахнешься, да и делать прогнозы нужно, исходя из огромного количества данных, которые собрать и освоить одному человеку просто невозможно. Скорее так: автор берет тенденции настоящего, и, доводя до абсурда, переносит в гипотетическое будущее. По сути, это критика того, что есть сейчас, в форме произведения о будущем. В таком виде – да. 

- Сколько примерно времени вы тратите на написание книги? 

- На роман уходит где-то год. Если больше – уже тяжко. Если меньше, то времени не хватает. Ориентируясь на эти сроки, примерно знаю свою занятость на 2-3 года вперед. 

- А как относитесь к экранизациям своих романов и есть ли среди них любимая? 

- Это, в определенном смысле, признание жизнеспособности произведений. В XXI веке произведение, чтобы существовать полноценно, должно быть представлено в нескольких форматах. Писать нужно так, чтобы из романа получились аудиокнига, спектакль, фильм, даже, возможно, компьютерная игра или косплей. Если из романа все это можно сделать, он существует полноценно. Следовательно, если появляется экранизация, я все сделал правильно. Назвать любимую сложно: представьте, что у вас десять детей и нужно сказать, кто из них любимый. 

- А если говорить о романе, действие которого происходит в Челябинской области? Может, в планах есть создание такой книги?

- Здесь огромная кладезь сюжетов, разнообразие фактур, ландшафтов. Меня привлекают темы самоцветной лихорадки в Ильменских горах, экспедиции, которая искала самоцветы в начале XX века, золотой лихорадки в Пласте, кыштымская авария, история «кыштымского зверя» - заводчика Зотова, которого за преступления посадили в крепость. Есть и другие темы и истории Челябинской области, о которых хотелось бы рассказать. Рано или поздно что-нибудь напишу. 

Фото: пресс-служба ЧТПЗ