Андрей Кочергин — это и автор ставшей бестселлером книги "Мужик с топором", и "тот самый тренер, который на ютубе разрезал себе ногу и зашил, не дрогнув", и финансовый аналитик, и специалист по кризисному менеджменту, и президент невероятно жесткой школы карате "Кои но такинобори рю". А еще он православный миссионер и наш земляк, родом из Новосинеглазово. В один из его визитов на малую родину мы увиделись и поговорили о человеческих возможностях, национальной идее, а также о добре, которое с кулаками.
— Андрей Николаевич, почему-то очень мало информации о вашей жизни в Челябинске. А ведь именно здесь вы формировали базу жизненного опыта.
— Одно то, что я родился и вырос в Синеглазово, о многом говорит. Думаю, вы понимаете, о чем я. Это, действительно, школа из школ. Самый тяжелый период моей жизни — это было детство, после этого все остальное мне казалось детским лепетом на лужайке.
— А примеры приведете?
— Пожалуй, обойдусь без примеров. Они просто слишком залихватские. Вообще, я жил в Советском районе, в поселке Новосинеглазово. Ушел в 1983 году на срочную службу в армию, а потом поступил в Челябинское танковое училище. Благополучно его закончил. Уехал сначала в Германию, потом на Кавказ. В 90-е годы начал совмещать воинскую службу с работой аналитиком на аутсорсинге. Сотрудничал с рядом финансовых и страховых компаний, с банками. То есть, то, чем я зарабатываю на жизнь — это аналитика в области бизнеса, антикризисное управление, корпоративные диалоги. Все, что связано с управлением персоналом, с финансовой деятельностью очень больших компаний. У меня существует много направлений, которые внешне вроде как не связаны друг с другом.
— И как удается справиться с таким багажом?
— В этой связи вспомнил вот что. Недавно я общался с одним крупным финансистом. И он спросил: "А не слишком ли много задач стоит у одного человека, ведь, как правило, это говорит о том, что человек поверхностный". Я ему ответил: есть у меня один дружок, зовут Иван Охлобыстин. И как-то журналистка у него спрашивает: "Иван Иванович, то вы священник, то вы сценарист, то артист, то режиссер, то политический деятель. Вы себя ищите что ли?". А он ей отвечает: "Деточка, я себя везде нахожу".
— Вы так же?
— Чем бы я ни занимался, делаю все настолько настырно, что у меня это получается. Я кандидат педагогических наук. С сентября буду являться доцентом Рязанского высшего военно-десантного командного училища. При этом являюсь миссионером русской православной церкви. В это самое время — я писатель. В это самое время — я занимаюсь контактным видом спорта, который я развиваю с 1989 года.
— Кстати, о карате. Наверняка, найдутся люди, которые скажут, что контактные виды спорта калечат психику ребенка, что драться – это плохо…
— В моей крайней книге, которая называется "…или смерть?" я выражаю свое убеждение, что дети в школе должны драться. Они должны отстаивать свои убеждения, им необходимо понимать, что часто мир должен видеть то самое добро, с теми самыми кулаками.
Андрей Кочергин с сыном Василием
— Многие школьники сейчас боятся идти на конфликт.
— А нас бабы воспитывают, извините за мой французский. У нас вдруг возникли какие-то непонятные ценности либерального свойства. Говорят о какой-то толерантности, которая граничит с унынием, мы потеряли тот живой запал, который позволял русскому человеку побеждать в войнах, строить там, где нельзя было ничего построить, рожать детей, когда на это не было никакого экономического обоснования. Мы, ведь совершали безумные поступки и даже не задумывались над этим. Мы, веруя в Бога, решались на то, на что никакой другой народ бы никогда не решился.
— Сейчас, конечно, поменялись ориентиры.
— К сожалению, мы вообще не знаем, куда мы двигаемся. Сегодня нет национальной идеи. "За веру, царя и отечество" — понятно, "За Родину, за Сталина"— ясно, "Догнать и перегнать"— принимается. Потом-то чего? Куда мы двигаемся? Мы мессианская нация, мы без миссии не живем. Это в Швейцарии можно просто чистить зубы, ходить на работу, питаться и ложиться спать. Все. Мы никогда не жили этими вещами, мы всегда двигались в каком-то парадоксальном направлении.
— А где мы оступились?
— А мы оступились, когда у нас возник конформизм, когда мы подумали, будто от нас ничего не зависит. Были какие-то люди, спускали нам материалы съездов. С одной стороны это упрощало управление. Но тогда, когда нами руководила титаническая личность Сталина, который, действительно, был и тиран и злодей, но при этом — гений и человек абсолютно преданный той идее, которой служил, это было нормально. Но после его смерти номенклатурно-коррупционный класс все изменил.
— Многие не согласятся, может быть, просто этого не замечают.
— Зло мира познается только в естественном состоянии, и свет более очевиден на границе с тьмой. Когда ты видишь, что такое плохо, начинаешь ценить — что такое хорошо. И зло совершается только тогда, жалко слова не мои, когда приличные люди ничего не делают. Я считаю себя человеком приличным, поэтому стараюсь делать все для того, чтобы зло не совершалось.
—Сейчас молодые люди говорят: "а что я могу сделать один, я ни на что не способен, у меня ничего не получится".
— А как мальчик из пригорода Челябинска мог стать кандидатом наук? Как мальчик, нищий, смог сегодня заниматься изменением боевой подготовки в армии? А потому что этот мальчик тупо гнул свою линию. Кто мне помогал? Кто я такой? Да меня в природе нет. Мать моя спрашивает, откуда ты такой взялся? Если получилось у такого мальчика, получится у любого.
