«Цирк — это большая семья, бывают даже драки»: акробат из Челябинска рассказал о работе в цирке

Челябинец Иннокентий Хусаинов — мастер спорта по спортивной акробатике. За его плечами — годы работы в цирке. Это травмы, кормление носорогов, выступления с клоунами и гастроли в Северной Корее. Сейчас 34-летний Иннокентий оставил все это позади, вернулся в Челябинск, обзавелся семьей и начал преподавать детям спортивную гимнастику. Корреспондент «Хороших новостей» побывал на одной из тренировок Иннокентия и попытался проникнуться философией цирковой акробатики. 

— Для начала расскажите о своей семье, кто ваши родители? 

— Я родился в Челябинске, в спортивной семье. Родители — спортсмены, педагоги. Папа — старший тренер в школе спортивной гимнастики. Мама работает хореографом там же. Детство я провел в спортзалах, в спортлагерях, на спортивных сборах. Поэтому спорт — это не то, чтобы мое призвание, это то, чему меня научили и что у меня лучше всего получается. Я своего отца воспринимал как тренера. Он заложил в меня характер бойца. Объяснил, что нужно всегда бить в одну точку — тогда у тебя все получится: ведь спортивная гимнастика — это индивидуальный вид спорта, где все зависит только от тебя одного.

— Ваш папа был вашим тренером? 

— Он был моим тренером до 10 лет. Потом я бросил заниматься спортивной гимнастикой. Немного по комплекции не подходил — в детстве был пухлячок и ручки слабенькие. В 13 лет ушел в спортивную акробатику. Тренер — Александр Федорович Зеленко — развил во мне совершенно другие навыки. Это взаимодействие с людьми, понимание характера другого человека, потому что спортивная акробатика, парно-групповая, подразумевает собой работу в коллективе. У нас было четыре человека в команде, мы все друг друга чувствовали, понимали. Уметь подстроиться под другого — самое важное в команде. Тренер развивал меня физически. Помогал некоторые жизненные моменты пережить, поддерживал морально. Александр Федорович — это душа, замечательный человек, талантливый, я его очень люблю. Это мой второй отец.

— Какой была ваша спортивная карьера? 

— В спортивной гимнастике я дошел до 3 взрослого разряда. Еще занимался дзюдо — были призовые места. Потом просто искал себя: плавал, играл в теннис. Но когда попал в спортивную акробатику, вот тогда начались не просто успехи — достижения. Удалось поучаствовать в чемпионате мира. Там мы четвертое место заняли, не попали на пьедестал. Но зато в сборную России попали.

— Что самое тяжелое в спорте?

— Когда выходишь на ковер, от тебя многое зависит, но это только какой-то процент, все остальное зависит от ребят. Нужно показывать себя сильным, невозмутимым, чтобы поддерживать этим состояние команды, чтобы и они делали то же самое. Мы всегда были собраны. Это, наверное, было испытание: не показать свое волнение, свой страх. Как говорят, только дурак не боится. Мы все осознанно подходили к соревнованиям, поэтому, конечно, переживали и боялись.

— А как вы в цирк попали? 

— Лучше сказать, как я туда добрёл (смеется). Был такой период, когда в цирке начали зарабатывать неплохие деньги. Например, в «Цирке дю Солей», который катается по миру с очень красивыми программами. Туда жесткий отбор. Я, конечно, мечтал, грезил, но как-то не довелось мне на этот отбор попасть. Так вот, молодые ребята, девчонки уезжали в цирк и начинали зарабатывать неплохие деньги. Мне в тот момент был 21 год, я выступал за сборную Краснодара — мне предложили туда поехать, так как там одна из лучших школ по акробатике в стране. Как-то на соревнованиях в Воронеже я встретил знакомых ребят, оказалось, что они работают здесь в цирке. Пригласили меня прийти посмотреть на их репетицию, говорят, если понравится, оставайся с нами работать. Так я начал в Воронежском цирке работать. Тренер был очень против — я тогда институт заканчивал. И скорее всего, он думал, что я еще по спорту пойду. Но мне так хотелось независимости, финансовой, например.

— Насколько сложно было в цирке работать, номера сложные? 

— Сложность номера зависит от жанра. Мы работали в жанре «Русская палка». Представьте себе, 
снаряд, созданный из легкоатлетических шестов. Шесты в длину около четырех с половиной метров. Они вместе склеены и обмотаны. А ширина у них 9 сантиметров. Стоят два человека, которые держат эту палку на плече. Девять сантиметров, сами понимаете, — это очень маленькая площадь для приземления: одна нога впереди, вторая сзади. И если в стороны влево-право в принципе возможно встать, то приземлиться сложно: здесь нужно быть и очень точным, и где-то везучим.

— Долго привыкали к новым условиям в работе? 

— Да, долго и тяжело. Если в спорте в команде мы друг друга знали как облупленных, то этих людей я практически не знал. На что они способны? Допустим человек летит куда-то в сторону, непонятно на какую часть тела сейчас приземлится — его надо поймать, спасать как-то. Как люди, с которыми я сейчас в команде, поступят в этой ситуации? Трудность была в притирке, наверное, к ним. Потом, пока номер создавали, нам денег не платили, поэтому была текучка. Приходит новый человек, его надо узнать, на что он способен. Работаем, а он возьмет и не придет на следующую репетицию. Ну не будешь же насильно удерживать. Ищем нового. И на того потратил время, а он не хочет за идею работать. А приходилось именно за идею работать. В номере участвовало 8 человек, иногда доходило до 14. Так что на его создание ушло много времени и сил. Травмы были — где-то мышцы дернул, где-то позвоночник «съехал». Кого-то вообще согнуло, и он встать не может. Все думали, это легко. Потом мы начали узнавать друг друга: этот — одно не умеет, тот — другое не может. Переделываем все заново. Сделали — выступаем. На контракт в Бельгию — снова переделываем, потому что наш номер не подходит к условиям контракта. А потом таких контрактов больше не было. Тоже трудность. Поиски работы. Почему-то нас не хотели выпускать по России. Говорят: «Ребята, вы еще сыроватые. Мы приглашаем вас в Москву». Из Воронежа едем в Москву. Трудности были, опять же, финансовые. Ну, здесь самое главное — терпение. Очень много терпения.

— Что давала работа в цирке? 

— Во-первых, самостоятельность — я сам начал принимать решения, независимо от родителей или кого-либо еще. Во-вторых, путешествия. Я побывал во многих городах и странах. Думаю, что немногие из людей ездили в Северную Корею, например. Не в Южную, а именно в Северную. Туда не так просто попасть, не так просто оттуда уехать. В-третьих, общение с людьми, и естественно, общение с животными! Я не говорю про хищных животных, которые могут нанести вред, к ним я сознательно не подходил, просто наблюдал. Носорога кормил, и мы катали его в клетке, чтобы он выходил на репетицию. Жирафы классные. В цирке никак без общения с животными! Даже если ты гимнаст и к ним никакого отношения не имеешь. Еще есть такие малюськи в цирке: обезьянки-капуцины, попугайчики, кошечки. Собаки, которые тебя оближут всего до смерти (смеется). 

Вообще, цирк — это большая семья. Мы работали в разных программах, и чего только не было, чего только мы не пережили. Сотрудничали с цирком «Аливрувер» династии Клыковых-Филатовых. В нем работает много молодых людей. Но есть и люди в возрасте. Но все общаются на одной ноте: так же, как в семье. То есть вот этот круг, арена — это семейный круг, можно сказать. В нем вы взаимодействуете, находите общий язык. Конечно, и склоки бывают, можно подраться с кем-нибудь. Ну, это абсолютно нормально. В семьях тоже всякое бывает: и ссорятся, и мирятся. Цирк — это замечательный опыт. Друзья до сих пор остались. Дрессировщики, клоуны. Я сам в одной программе играл Бабу Ягу. Серьезно! Почему меня утвердили на эту роль? Сказали: «Ты по характеру подходишь!». Я говорю: «Вот спасибо!» (смеется).

— Ну, а если серьезно, в цирке ведь довольно опасно работать. Я видела один раз, как гимнастка сорвалась. 

— Да, риск очень большой, особенно у акробатов, у воздушных гимнастов, канатоходцев, у тех, кто на вольтижной программе (акробатические номера на лошади — ред). 

В цирке и летальные исходы бывают. Например, у акробатов на подкидных досках. Представьте, человека подкидывают на 8-метровую высоту. В воздухе он делает шестерное сальто и приземляется в ноги. Его ловят на мат. Мат — мягкий поролоновый куб. 

Помню, китайский мальчишка выполнял шестерное сальто с подкидной доски, на шестом сальто чуть-чуть раньше открылся, приземлился неправильно и шею себе сломал. Увезли в больницу, но там он скончался... У нас как-то парень упал мимо палок, его пропустили, не поймали, он затылком ударился об манеж — сотрясение мозга. Девочка в глубокий присед ушла — надрывы пошли по связкам в коленках. Что касается именно меня — серьезных травм не было, только незначительные. Срывал спину, на пояснице протрузия межпозвоночных дисков, предгрыжевое состояние, но сейчас вроде не беспокоит. А если за весь мировой цирк говорить — это всегда большой риск для здоровья. Чем сложнее программа в номере, тем он выше.

— Как получилось, что вы начали детьми заниматься? 

— Первая группа детей у меня была еще в молодости, до цирковой карьеры. Когда я переехал из Челябинска в Краснодар, жил в спортзале. Дохода никакого не было — только тренировки. Мои тренеры сказали: «Если хочешь, можешь набрать детей и здесь их тренировать». Я согласился. Думаю: «Ну чего уж в чужом городе совсем без денег». Сделали небольшой набор детей. Я с ними поработал. Смотрю, им нравится, родителям тоже нравится. Я тогда еще мало чего понимал. Просто занимался с ними, также как меня родители тренировали. Внутреннее было ощущение, что это мое, будто я всю жизнь детей тренировал. Там был один сложный момент. У меня была утренняя группа и вечерняя. В утреннюю группу ходили дети постарше. У меня с ними все замечательно было. А в вечернюю группу набралось аж 24 человека — малыши! Это было большой ошибкой: группа должна состоять максимум из 15 человек. Они меня не слушают, играют между собой, бегают — я просто в ступор встал. Один на такое количество детей. И я начал в их сторону агрессию проявлять— это было вынужденно. Тогда я понял некоторых тренеров, которые кричат на детей, потому что им надо дисциплину ставить. Без дисциплины ты ничему детей не научишь. Но потом малыши мои вроде успокоились — пошел тренировочный процесс. Все родители в восторге были. Меня начали приглашать заниматься с детьми индивидуально.  Но потом, так как я из спорта ушел, то и детей пришлось оставить.

— Как вышло, что вы цирк оставили и сейчас тренируете детей?

— У меня появилась семья. Жена забеременела. И я решил, что мы вернемся домой. Кочевая жизнь — не для малыша. У нас дочка Злата, ей три года. Замечательная девочка, души в ней не чаю. Решил, что мой ребенок не будет жить в гостиницах, потому что там не всегда хорошие условия. Старые номера, тараканы, бывает, бегают.

— Ваш ребенок вернул вас детям? Дети — они какие, что они вам дают?

— Они дают много любви. Бывает, полтренировки ругаешься на детей за плохое поведение, а потом мальчик подходит к тебе и обнимает. И ты просто в шоке. Просто все внутри переворачивается. Ведь я его вроде как обидел, получается, зло сделал, а он добром отвечает. Нежностью. Это восхитительно! То, что дают дети, никто не сможет дать. Естественно, они не могут мне дать что-то материальное. Хотя нет, подождите, есть один нюанс. Дети иногда приносят поделки из садиков: «Иннокентий Марсович, я вас нарисовал. Иннокентий Марсович, я вас слепил». Я раньше думал, что это ерунда какая-то. Нет! Рисунки, поделки столько дают радости, энергии. Я просто не сразу это раскусил. Потом, если ты на одной волне с детьми находишься: в тебе просыпается твой ребенок, внутренний, про которого ты когда-то, может быть, забыл. Я заметил, что я стал чаще кривляться. Вот мне 34 года, вы представьте, что я кривляюсь? Языки показываю, подмигиваю, и танцую, и прыгаю. И это круто! Сейчас некоторые люди не могут себе этого позволить — я могу! Меня никто не осудит — я же с детьми нахожусь. Конечно, есть грустные моменты, что касается дисциплины: когда ее ставишь, нужно быть жестким, но я понимаю, что это необходимая мера, иначе тренировочный процесс будет пропадать. Иначе начнется опять текучка — заново нужно будет группу набирать.Да, дети как электростанция: они тебя питают. Я не энергетический вампир, тоже им отдаю себя, то есть идет взаимообмен энергиямитеплыми, сердечными, душевными. Вот этокруто. Иногда я в тренировочный процесс просто настолько вхожу, что моя энергетика и родителям передаётся. Конечно, и ругаться с детьми иногда приходится. Но я всегда иду на компромисс. Главное, чтобы он не вредил ребенку, а привел к какой-то золотой середине.Конечно, есть родители, которым я не подхожу. Но, опять же, я не могу к каждому подстроиться. Когда чувствую неудовлетворение, я теряю силы. Если ребенок или родитель меня не слышит, у нас не будет результата. Дети — это сила просто! Это повод жить. Причем жить свою жизнь, но для них. Так я вам отвечу. Мне кажется, я круто ответил.

Людмила Белышева

Фото: Надежда Тютикова, архив Иннокентия Хусаинова