Как и многие соотечественники, в детстве каждое лето я бронзовела загаром, закалялась духом и обретала коммуникативные навыки в деревне, у бабушки. Там я воочию убедилась в том, что принцип "насилие возвращается бумерангом" работает безусловно и сбоев не дает. На моих глазах развивалась настоящая драма преступления и воздаяния.
Переступил черту и встал на опасный путь немотивированного насилия бабушкин петух Мейсон (да, в честь чувака из "Санта-Барбары"). Мейсон давно примерялся к моей, извиняюсь, пятой точке, норовил клюнуть всякий раз, когда я проходила мимо, но получалось уворачиваться. Но однажды я-таки пропустила петушиный укол в ягодицу, споткнулась, расквасила нос, содрала локоть и позорно разревелась.
Я не готова была простить адскую пернатую тварь, но то, что последовало далее, травмировало меня куда больше, чем атака Мейсона. Старшие братья изловили кочета и с каким-то холодным отчуждением зачитали ему смертный приговор, а затем потащили в сарай, где обычно забивали куриц. Мейсон на глазах превращался в борщ.
Я умоляла братьев оставить петуха в покое! Я рыдала, угрожала, пыталась убедить или просто переорать братьев. К счастью, моя акция протеста увенчалась успехом, Мейсон (помятый, но непобежденный) избежал объятий костлявой бабки с косой и ретировался.
Ирония судьбы заключалась в том, что спустя две недели Мейсона загрыз бабушкин Алабай. Сначала перебил ему хребет лапой, а затем сожрал. Беги по радуге, петушок, я не держу на тебя зла.
