Мой дед Петр Ефимович прошел войну, горел в штурмовике. Сколько себя помню, все звали дедушку Петрухой, у него был невероятно веселый и добрый нрав.
Мы с младшей сестренкой любили слушать, как дед Петруха играет на баяне, он был настоящий виртуоз. И придумали даже такую шутку, чтобы просить деда поиграть. Мы тихонько открывали чехол баяна (а чехол из брезента был поистине колоссальных размеров), доставали инструмент, Лариска, моя сестра, залезала в чехол, а я тащил его за лямки и кричал: "Деда Петруха, смотри, баян опять сломался!".
Дед каждый раз открывал чехол, Лара выпрыгивала оттуда и пронзительно пищала, мол, она — сломанный баян. Дед хохотал: "Ох, придется починить!" и начинал узловатыми пальцами щекотать Лару по ребрам, будто играет. Ну а набесившись вдоволь он вздыхал: "Так, ну надо проверить, настоящий-то баян играет или нет" и бережно, практически любовно, начинал жать кнопочки.
Любимыми песнями деда Петрухи были "Арлекино" Аллы Пугачевой, "Песня фронтового шофера", песня про Як-истребитель Высоцкого и "Вместо сердца — пламенный мотор".
Когда дед сильно заболел и почувствовал, что недолго ему осталось, он распорядился обо всех своих скромных пожитках, но про баян ничего не сказал. Прошло почти тридцать лет, как Петрухи не стало, но баян в побуревшем брезентовом чехле стоит в углу, где стоял при его жизни. Иногда я порываюсь что-нибудь сыграть, знаю несколько простых ходов, но... поиграв буквально пять минут, вспоминаю деда и начинает ужасно щипать глаза, слова застревают в горле. Пыль в баяне какая-то особенная что ли...
