Много лет назад я купил в секонд-хэнде длинную, безразмерную парку болотно-зеленого цвета с ярко-оранжевой внутренней частью. Еще у нее был капюшон с искусственным мехом и модный пояс-шнурок. Мне почему-то казалось, будто именно в таких безразмерных хламидах ходят американские бродяги, от чего куртка вскоре обрела ласковое прозвище "бомжовская". В эту куртку я облачался где-то в начале октября и вылазил из нее — как из спячки — в середине апреля. Всем хороша была моя чудо-куртка: теплая, уютная, просторная. Хочешь на лавке в парке ночуй, хочешь — выверни ее наизнанку и ходи ночью по дороге, как в оранжевом, рабочем жилете. Но самое главное — у нее были огромные, глубокие карманы, куда помещалась рука по локоть. Когда заболела моя взрослая кошка Аграфена, мне удалось без особого труда сунуть ее в карман и на трамвае отвезти к ветеринару.
Впрочем, через лет пять куртка все-таки приелась, однако выбрасывать не было желания. В итоге она обрела покой на антресолях, вдруг пригодится, на всякий случай. И он не заставил себя долго ждать: у нас в районе завелся новый бездомный — странный мужчина, похожий на Даниила Хармса, одетый всегда в очень худую, паршивую куртку. Мы с женой часто видели в окно, как он исследовал мусорные баки. Раза четыре я натыкался на него, паркуя машину по дворе. Зрелище было весьма печальным: бедняга мерз в дырявой куртейке, заклеенной скотчем. Вот тут-то я и вспомнил о своей славной бомжовской парке, ведь настоящему бездомному она как раз пригодится, тем более наступила осень, уже холодало.
Необъятные карманы куртки мы с супругой наполнили мандаринами и конфетами, повесили облачение на вешалку и стали чаще поглядывать в окно, высматривать мужичка. Где-то спустя пару дней он заявился во двор, а я стремглав бросился дарить ему куртку. Подхожу, говорю: возьми, братец, не мерзни. Он так обрадовался и долго благодарил, а я пошел домой и думал, как здорово, что в моей парке были такие глубокие карманы, ведь конфеты и мандарины, наверняка, стали для этого парня еще одним хорошим сюрпризом.