Игорь Ребиков — самый экстремальный врач. Он начинал деревенским хирургом, спасал альпинистов в горах Памира, а потом занялся военной медициной и отправился в армию Западного направления. Сейчас анестезиолог-реаниматолог возглавляет Центр медицины катастроф. Его задача: первым приходить на помощь в самых критических ситуациях. В 2009 году именно он транспортировал пострадавших пермской "Хромой лошади" в ожоговый центр, и он лично в 2013 году отправился на юг Челябинской области, когда сотни домов смыло водой.
Зачем он всегда берет с собой статуэтку индейца? Как вправить плечо при помощи чайника или камня? И в чем самая главная ценность жизней, которые он спасает? Об этом и многом другом он рассказал в интервью "Хорошим новостям".
Игорь Вадимович, а правда, что первая книга, которую вы прочитали в 7 лет, была учебником по акушерству?
— Да, правда, и тот учебник до сих пор живой. Так что еще до школы я получил хорошую профессиональную подготовку (смеется). В качестве игрушек у меня были лабораторные стекляшки, пробирки, инструменты не очень опасные, хотя скальпелями тоже мог играть. Но, знаете, я никого не лечил. Я придумывал себе лабораторию, опыты ставил, цветочки пытался выращивать.
У вас же мама врачом была. Вы всю ее библиотеку перечитали?
— Я рано начал читать, лет в пять, наверное. Мамины учебники первыми пошли в ход. Еще мне две книги запомнились: "Зоология" и "Занимательная минералогия". Сказки читал, и так получилось, что за всю жизнь у меня накопилась неплохая коллекция сказок. Причем они как-то сами собой собирались.
А какая самая любимая?
— Есть одна немецкая сказка "Гвоздь из родного дома". Как обычно, было три сына. Перед смертью отец делит имущество и младшему дарит гвоздь. Он уходит скитаться по свету. И в месте, где он вбивал этот гвоздь, там и был его дом. Я прочитал эту сказку лет в шесть. Не знаю, судьба это или нет, но потом, когда я начал путешествовать по миру, у меня был такой же принцип. Где я оставался, там и был мой дом.
У вас был когда-нибудь свой "гвоздь"? Может быть, какая-то вещь?
— Папа мне однажды привез с курорта, он там случайно нашел где-то, маленькую пластмассовую статуэтку индейца с томагавком. И он всегда путешествует со мной, и возвращаемся мы всегда вместе.
А откуда такая любовь к книгам?
— Я в детстве почти все время сидел дома. Очень много болел, подхватывал все детские болезни, с ангиной мучился, с кровью проблемы серьезны были. Спортом я никогда не занимался. Практически до восьмого класса пришлось учиться заочно. А потом меня папа на лыжи поставил. Затем я занялся греблей. Плавать научился лет в 12 только, причем в ластах. В них я могу находиться на плаву без ограничений по времени и расстоянии. Дальше начал нырять с маской, с аквалангом. Без ласт я до сих пор плаваю, откровенно говоря, паршиво. Ездить верхом меня тоже никто не учил. Сам сел и поехал.
Значит, умеете держаться в седле?
— Я в нем живу. Первый раз сел на лошадь еще в альпинистском лагере. Там сообщение с базой было только по караванной тропе или пешком. Мне нужно было спускаться, сел и поехал. Наверное, генетическая память во мне проснулась. А потом уже, когда я после института по распределению работал хирургом в деревне Усть-Багаряк, у нас лошадь была больничная. Я после дежурства однажды забрался на нее и прямо в седле уснул. И когда проснулся, понял, что лошадь идет так, чтобы ветки деревьев меня не задевали.
А каково было городскому парню оказаться в деревенской глубинке?
— Очень интересно. Работа в Усть-Багаряке стала для меня еще и школой жизни. Официально я там был устроен, как хирург, еще на полставки числился акушером-гинекологом. А работать приходилось "всем".
Роды приходилось принимать?
— Еще раньше, когда я после 4 курса работал фельдшером на вокзале. Роды у женщины начались еще в поезде, ее сразу к нам.
То есть книга, прочитанная в детстве, вам все-таки пригодилась.
— Да, и еще мамин опыт. Она после войны работала акушером и многое мне рассказывала. Так что теоретические знания были. Но когда роды идут, страшно, конечно. Зато потом, когда тельце маленькое уже ощущаешь невероятный восторг. Плачь ребенка — это звук непередаваемой красоты.
Кто-то из пациентов из деревни вам запомнился?
— Да, мне впервые пришлось там столкнуться с огнестрельным ранением. Привезли мальчишку 16-летнего. Его на охоте ранило, выстрел задел лопатку и поранил легкое. Я вызвал санавиацию, пока за ним летели, я делал все, чтобы он дождался помощи. Мальчишка выжил. Сына Игорем назвал.
В вашу честь?
— Да, мы до сих пор общаемся. Моя мама сказала тогда: "Ты теперь за него отвечаешь".
Игорь Вадимович, у вас же еще огромный опыт экстремальной медицины. Как вы оказались на вершинах Памира?
— Я увлекся альпинизмом. И потом через спорткомитет СССР смог меня привлекли в группу учебного лагеря врачом-альпинистом. Работал я на горных системах Тянь-Шань и на Памире.
С чем пришлось там столкнуться?
— Был анекдотичный случай. Мужчина поскользнулся в лагере на мокром камне, вывихнул плечо. Пострадавший крепкий попался, у него плечо, как моя нога — большого калибра. Вправить вывих мне не удалось. Все уже думают, как его эвакуировать. И тут я вспомнил родную деревню, когда я бабушкам вывихи вправлял чайником.
Ого, это как?
— Очень просто. Сажается бабушка с упором в подмышечную впадину на стул, в руку ей дается чайник, наполненный водой, для надежности его лучше привязать. Бабушка сидит, а мышца растягиваются, растягиваются… Потом ручкой надо покрутить и, как правило, плечо встает на место.
Ничего себе, народные способы.
— Это из военно-полевой хирургии — опять мамина школа. Ну, и с этим пациентом так же решил. Только для него чайник, как для меня рюмка. Поэтому взяли камень. Нашли побольше, привязали к руке. Пантелеич — так его звали — сидел минут 30-40, матерясь, ждал, когда уже все на место встанет. Я потом все вправил, конечно. А камень тот взвесили, оказалось, что он больше 30 килограммов весил.
Игорь Вадимович, в 1984 году вы вдруг решили стать военным медиком. Что вас толкнуло на службу?
— До меня несколько поколений предков по папиной линии носили погоны. Что-то внутри сработало. В Афганистан я не попал, взяли меня в войска Западного направления. Сначала я пошел, как вольнонаемный, а потом все-таки служил в группе обеспечения главкома маршала Огаркова. И так как у меня был полевой опыт работы в горах, меня брали везде с собой. Перспектива хорошая была, хотел попасть на госпитальную базу — судно "Енисей", которое базировалось на Черном море. "Енисей" обеспечивал военно-морские операции по всему миру. Я мог попасть туда начальником службы анестезиологии и реаниматологии. Но потом произошла реорганизация, сменился маршал, и мне пришлось вернуться в Союз.
В вас же до сих пор чувствуется эта военная закалка. Она помогает работать в экстренных ситуациях?
— Самое ценное, чему меня научила армия, понимать приказ, точно исполнять его и внятно докладывать об исполнении. Это внутренняя дисциплина, я сам стараюсь ее соблюдать, того же прошу от своих подчиненных.
Говорят, что медики очень циничные люди. Вы согласитесь?
— Ну, что значит, циничные? Если ты видишь кровь, трупы, искорёженные машины или безнадежно больного ребенка, но не заламываешь при этом руки и не рыдаешь от этого – это не цинизм, а профессионализм. Необходимо сохранять трезвый рассудок, анализировать ситуацию, делать выводы, принимать решение и реализовывать его. Да, эмоциональная притупленность есть, ведь с каждым больным умирать трудно на самом деле. Но я могу сказать, что если врач перестает чувствовать боль своих пациентов и становится действительно циничным человеком, то ему лучше закончить практику.
Игорь Вадимович, вы так много раз спасали чужие жизни. У вас сейчас есть понимание, в чем их самая большая ценность?
— Ценность жизни в самой жизни. Вне зависимости от того, в каком ты состоянии: с руками, ногами или без них. Я это понял еще в детстве, когда мне поставили очень серьезный диагноз, и я лежал в палате с детьми, которым по 12-14 лет, и врачи считали их дни. Мы, пациенты, все понимали, взрослые ведь уже были. И очень не хотелось умирать. Или когда ты с горы летишь и теряешь сознание, у меня такое было, а потом открываешь глаза, и оказывается, что ты живой. Сначала радуешься именно этому. Потом уже только думаешь, целы ли руки и ноги? И вот я, пролетев 80 метров, лежал внизу и радовался тому, что небо фиолетовое.
Беседовала Ольга Задворных
