Знакомьтесь, это Алексей Китаев — наш земляк, спецкор информационного агентства "Оружие России", фотограф. В свои 37 лет Алексей вдоль и поперек объездил всю страну в поисках самых интересных снимков военной техники. Он не любит, когда к нему обращаются на "вы" и очень любит свое дело. "Хорошим новостям" удалось поймать Алексея между командировками и выведать несколько увлекательных историй из реальной жизни военного фотокора.
Алексей, увлечение военной темой, темой танков, самолетов и кораблей — оно ведь, наверняка, родом из детства?
— Ну, естественно. Я с малых лет рисовал. Тут, наверно, надо сказать, что родом я из села Кочердык в Октябрьском районе. И у нас особо-то развлечений в детстве не было. Помню, увижу в библиотеке в журнале машинку и давай ее срисовывать. Танки, пушки всякие. Потом начал выписывать журнал "Техника молодежи" и оценивал его не по информативности статьи, а по количеству фотографий. То есть 50 фотографий было — крутой выпуск, если 10 фотографий — выпуск так себе. Потом вырос, пошел служить в армию и попал на флот, отучился на штурмана, стоял за штурвалом. Но прежде, чем стать штурманом, нужно было послужить сигнальщиком — это тот, кто смотрит по сторонам, записывает все, что видит, докладывает. Корабли, самолеты, все, что попадается на пути судна — все нужно зафиксировать. И я все зарисовывал. Фотоаппарата не было и его, конечно, не хватало. Но их и не было, цифровых-то. А самолет пролетел один – раз и все. Корабль начнешь зарисовывать, а он раз и повернулся уже. Сложно было, конечно. И я все думал-думал, что хочу снимать.
И что, вернулся из армии и сразу стал фотокором?
— Нет, не сразу. Там долгая история: учеба в Педагогическом университете, работа охранником в магазине одежды, кредит на первую камеру. Я ее отлично помню: маленькая камера "Olympus C-310", которая стоила 4,5 тысячи рублей. Это начало "нулевых" было, в армии творилась неразбериха, и туда было, что называется, не залезть. Но у меня были знакомые, которые мне рассказывали про всякие учения, про события с пометкой "военные", и я бежал на них, конечно. Так все начиналось. Потом была работа в издании "Челябинск спортивный", и вот когда я начал там работать, появилось больше возможности снимать для военных, так как многие спортивные мероприятия либо проводятся сами военными, либо при их участии. Освещение спортивных мероприятий, работа на спортивные издания очень похожа на работу военного фотокора. Ты бегаешь быстрее, ныряешь глубже, прыгаешь выше спортсменов, и все потому, что тебе нужно успеть снять, успеть поймать момент, просчитать варианты.
В 2011 году газета сдулась. И я призадумался. Открыл страницу "ВКонтакте" и начал всем подряд писать, кто я, что я, как я хочу фотографировать, ездить в командировки и что работать не боюсь. Мне ответило издание "Оружие России", написал Сергей Маричев — главный редактор. И вот я с тех пор и по сей день работаю для этого агентства, снимаю военную технику по всей России и за границей.
Доводилось бывать в горячих точках?
— Нет. Дело в том, что я хоть и спецкор, но я сам себе и продюсер, и куратор. Отправить меня в зону боевых действий издание в принципе может, но это немного не тот формат. Меня не будут направлять кураторы из центра, а если со мной, не дай Бог, что случится, за мной не отправят кучу людей вызволять меня. Я служил и знаю, что самое страшное — не смерть, самое страшное, если тебя покалечит. Это скажет любой военный. И вот на одном романтичном энтузиазме, без определенного редакционного задания ехать туда, где гибнут люди, ходить глазеть на все подряд, выискивая что-то "интересное" — это несерьезно. Вот что самое страшное, скажем, в такой полупартизанской войне, как сейчас, например, идет в Украине? Для фотокора это растяжки. Фотограф бежит и думает о кадрах, а о том, что он должен под ноги смотреть, он думает в последнюю очередь. Ради праздного любопытства я туда не поехал, хотя мог.
У меня был случай в апреле этого года. Мы летели на Северный полюс на Ан-72 — единственном самолете, который может приземляться на дрейфующую льдину. Как раз на такую мы и приземлялись. А в льдине был разлом несколько метров. Мы в этот разлом угодили задней стойкой шасси. Нас тогда так сильно тряхнуло, что каждый, кто был в том самолете, окончательно понял — если умирать, то лучше всего сразу, потому что лежать там и понимать, что тебя никто не спасет — это не то, чего хочет каждый человек. Я этот случай рассказал к тому, что нужно понимать, для чего ты едешь работать в горячую точку.
Если тебя в зону боевых действий посылает федеральный канал, то тебя, как я уже сказал, курируют специальные люди, отслеживают твои передвижения, страхуют, дают координаты. Корреспондент в данном случае не стрингер (самостоятельный журналист, работающий по разовому заказу федерального канала, фрилансер — прим.ред.). Никто просто так не шарахается без определенной цели. Стоит один раз упасть с танка, как ты сразу поймешь, что все это серьезно, что все железное и все это больно.
А ты зачем едешь в командировку? Какую задачу себе ставишь?
— Я, по сути дела, еду за десятью кадрами. За одним хорошим и девятью нормальными. Если есть один классный кадр и сто сопутствующих — командировка удалась. У меня на днях была дилемма: лететь в Краснодарский край в город Кореновск, где будут снимать фильм про вертолеты или лететь в Забайкалье, где будет пуск ракеты С-300. Хорошие кадры могут получиться и там, и там. В Кореновске есть возможность снимать из вертолета, который летит параллельно с вертолетом, который ведет огонь. А в Забайкалье можно снять пуск шестиметровой ракеты. Я выбрал Забайкалье.
Ты вот сказал "стоит один раз упасть с танка и…" ты что, падал с танка?
— Я падал с танка, с корабля, с буксира, с чего только не падал. Но не потому, что я такой неловкий. Есть множество ситуаций, когда, например, нужно с края корабля прыгнуть на берег и тебе говорят "у тебя есть две секунды, корабль потом развернется". И ты прыгаешь. Бывает, прыгаешь и попадаешь в воду по шею, и хорошо, если ты в прыжке понял, что руки с аппаратурой надо повыше поднять.
А есть какие-то чисто военные шутки, когда "игра в войнушку" идет на реальной технике? Наверняка тебе известны такие истории.
— Ха, да, есть. В прошлом году я был свидетелем такой "хохмы". Дело было на Балтийском флоте. Мы полетели на вертолете снимать два военных корабля с воздуха. А там же все рядом: и Польша, и Литва, и Норвегия, и Швеция. И есть, естественно территориальные воды, где можно находиться судам всех государств. Это законно. В таких водах ходят "корабли-разведчики". Они ходят по каким-то своим делам, что-то разведывают, фиксируют сигналы. Так вот. Летим-летим, я спрашиваю летчика, мол, можно такой "разведчик" сфотографировать. Там как раз корабль "Орион" был из Швеции. Летчик отвечает, конечно, можно, они же нас снимают. А на палубе там как раз стоят двое и нас фотографируют тоже. И мы подлетаем ближе, делаем один обход, я прошу летчика подлететь еще ближе во второй обход. Тот мне говорит, ладно, только у тебя будет несколько секунд, а потом мы сделаем "боевой заход", чтоб они не расслаблялись. Подлетаем, я снимаю корабль, людей на палубе и тут наш летчик делает вот что. Он "делает горочку" — взлетает вверх и потом быстро снижается прямо рядом с кораблем. Вплотную практически мы подлетаем к воде, и из-за силы, с которой работают два винта самолета, всю палубу вместе с этими двумя товарищами на палубе заливает водой. Летчик хохочет, говорит, знай наших. Такие вот шутки у военных. Конфликтом международным это не грозит, конечно, все всё понимают.
Гордишься нашей армией? Нашим оснащением?
— Блин, естественно. Но людьми горжусь больше. Вот Северный полюс тот же. Никто никогда не десантировался туда с самолета, не прыгал с парашютом, то есть. Это не практикует ни один род войск, ни в одной стране мира. Кроме России. Наши делают это на расстоянии от 2 до 4 километров от земли. Причем, они не просто с парашютом прыгают, они же еще в военной амуниции, с оружием. Представь, сильнейшие порывы ветра, внизу минус 37 градусов, вверху — до минус 50. Русские прыгают. И, кстати, прыгают на дрейфующую льдину, которая в любой момент может треснуть по излому дальше, и ты окажешься в воде. А они прыгают. Я наблюдал такой прыжок в апреле — впервые вместе с россиянами в этом году прыгали наши братья-белорусы. Это было, можно сказать, историческое событие. И ты смотришь на эту отвагу, на эту храбрость и понимаешь, что наши войска, конечно, непобедимы. Из-за силы духа в первую очередь.
Леш, а вот как ты проверяешь "на массах" свои фото? Все же у тебя такая тематика работ — узконаправленная, военная.
— На женщинах. Серьезно. У меня в "друзьях" в соцсети в основном те же фотокоры, которые любят авиацию или флот, например. Они "лайкают" или самолеты или корабли. Но также у меня в контактах есть те, кто в технике не разбирается, а основывается на чутье, на эмоциях — это женщины. Недавно я снял миротворца, там на снимке человек в маске и видны только его голубые глаза. Очень популярным стал этот снимок среди девушек. Все потому что сердцем смотрят снимки, а не профессионально наметанным глазом.
Есть какой-то свод правил военного фотокора, так сказать, негласный устав?
— Фотокоры, которые работают в полях — все очень адекватные хорошие ребята. Всегда это одна команда, даже если вы приехали на съемку из разных уголков России и никогда до сей поры не виделись. Никакого эго у моих коллег нет. Нет такого, что тебя кто-то подведет, не заберет, не поможет. Это люди, которые работают и живут по двум правилам: не бросать никого и помнить, что журналист журналисту брат.
И последний вопрос: наверняка, каждая твоя командировка для тебя авантюра, приключение. Но ты ведь всегда знаешь, что ты в безопасности, что вернешься домой?
— Нет, не всегда. Любая съемка — это всегда экспромт, всегда приключение, все так. Но иногда, как вот в случае с дрейфующей льдиной, ты понимаешь, что может случиться все, что угодно. А иногда идешь осознанно на риск. Вот крайний раз я снимал десять дней назад заход кораблей в море. Снял их со всех сторон и думаю, что бы такого придумать, чтобы фотографии получились оригинальными. Смотрю — стоит семиэтажная башня. Спрашиваю морячка, можно ли туда залезть, мне разрешают. Я залезаю и понимаю, что с седьмого этажа ничего снять не получится — там много антенн торчит и плохо видно. Но вот на шестом этаже есть выступ полуметровый типа парапета, и вот с него-то как раз снять было бы здорово. Но туда никак не попасть, кроме как с седьмого этажа. Я перелезаю через металлические ограждения, аккуратно спускаюсь на шестой и снимаю. Но там порывы ветра 18 метров в секунду. Чтоб было понятно: когда ветер дует 30 метров в секунду, ты ложишься на поток и не падаешь. Тут меньше, конечно, но это все равно сильно, плюс шестой этаж. Это приключение. И если ты меня решишь спросить, какая у меня хорошая новость, то я вот прямо сейчас готов ответить — то, что я при всех своих падениях, при всех своих попытках снять нестандартно и профессионально, до сих пор живой и вот могу посидеть и рассказать о своей работе.
