Диалог

Главный дирижер Оперного Евгений Волынский: "Я пошел в музучилище, чтобы играть на свадьбах"

Главный дирижер Оперного Евгений Волынский: "Я пошел в музучилище, чтобы играть на свадьбах"

Под руководством Евгения Волынского звучали лучшие оркестры в самых знаменитых театрах Испании, Франции, Германии, Италии и Китая. Два года назад, жертвуя многочисленными контрактами, он принял приглашение от Челябинска и стал главным дирижером театра Оперы и балета имени М.И. Глинки. "Хорошим новостям" в преддверии грандиозной премьеры оперы "Фауст" (над ней легендарный дирижер и труппа театра работали два года) Евгений Григорьевич рассказал о том, почему в детстве стеснялся играть на скрипке, как хотел стать ресторанным музыкантом и какой грандиозный интернациональный проект ждет Южный Урал будущей весной.

Евгений Григорьевич, в 2013 году вы приехали работать в Челябинск, но ведь столица Южного Урала не была для вас чем-то чужим. Расскажите, что вас связывает?

— Мой папа уехал отсюда в Курган и я родился уже там. Но все родственники остались в Челябинске: мои дяди, тетя, двоюродные братья, дедушка, который мне, когда я приезжал в гости, всегда рассказывал, как он еще воевал в гражданской. Сейчас, к сожалению, многие уже разъехались. Но привязанность к городу у меня осталась. И, знаете, если бы меня пригласили в другой город, я бы, наверное, не решился на такой шаг.

Первой оперой, которую вы увидели в своей жизни, была "Белоснежка" и именно в Челябинском театре оперы и балета…

— Да, мама привела меня на “Белоснежку”, я был совсем маленький: три или четыре года. И яркая "картинка", которая тогда врезалась мне в память, на протяжении всего этого времени живет перед глазами. Помню гномиков, даже слова из песенки с тех пор будто преследуют меня: "Белоснежка, просыпайся! Белоснежка, с добрым утром…". Еще одна удивительная постановка, которая произвела на меня сильное впечатление – это "Каштанка", ее я посмотрел примерно в начале 80-х годов, когда учился и работал в Новосибирске.

В детстве вы сами попросили маму отвести вас в музыкальную школу?

— Я мечтал учиться играть на пианино, потому что у меня тетя это прекрасно делала, но меня отдали на скрипку. В консерватории уже, когда повзрослел, я даже пытался переучиться. Вставал в пять утра, бегал в парке, а потом по 10-15 часов в день сидел и играл. Но наверстать было уже невозможно.

Почему же ваше желание тогда никто не услышал?

— Меня привели в школу в шесть лет. Моя фамилия – Волынский. Там сказали, что с такой фамилией мальчик должен играть на скрипочке.

Неужели фамилия тогда все определила?

— Не только она, конечно, тогда был недобор скрипачей. Чтобы играть на этом инструменте, нужен более обостренный слух. Фамилия – стала красивым поводом, а вообще, у школы просто был свой меркантильный интерес: нужно было заполнить "класс скрипки", а туда не каждого возьмешь.

Пришлось послушаться?

— Да, но последние годы я уже ходил вокруг школы, ставил скрипку в ворота, сам себе “рисовал” отметки. Были настоящие битвы с мамой, когда она бегала за мной со скалкой. А я ведь стеснялся учиться играть на скрипке. Понимаете, Курган – маленький город. И когда все играют в футбол и хоккей, ты идешь в музыкальную школу по улице с инструментом. Мне было стыдно, и я мечтал играть на пианино.

Его по улице не поносишь…

— И никто его не увидит. Для меня это было важно. А потом лет в 12 у меня начались серьезные перегрузки, когда я и на скрипке играл, и в шахматы. Тут конкурсы, там турниры, а я всего лишь маленький ребенок. Даже головные боли начались, и врачи спросили: "Вы хотите вундеркинда или здорового мальчика?". Родители все поняли, купили мне собаку, и я ушел от музыки и шахмат. Сделал паузу во всем.

Когда вернулись?

— В старших классах. Тогда модно было создавать "ВИА" – вокально-инструментальные ансамбли. Друзья у меня играли на гитарах, я на “ионике” и на скрипке подыгрывал. Мы создали ансамбль школьный, а потом вышли на новый уровень: стали играть на свадьбах, в ресторанах. Тогда, кстати, было время, что для выступлений нужно было корочки иметь музыкальные, иначе не пускали работать. И мы всей толпой с ребятами поступили в музыкальное училище.

Родители поддерживали выбор?

— Они у меня работали на Курганском заводе колесных тягачей. Папа был зам. главного технолога, мама в экономическом отделе работала – такие представители рабочей интеллигенции. Они считали, что музыка – это все-таки не мужская профессия и отправляли меня в Машиностроительный институт. Я даже на подготовительные занятия походил.

Но музыкальное училище вы же так и не окончили?

— Да, не окончил. Я ушел в армию. Служил под Свердловском в спецвойсках МВД. Оказался среди одних спортсменов. Когда я пришел в военкомат, меня спросили: "Разряды есть?". Я ответил: "Есть, первый". Ну, меня и определили, а потом у всех спрашивают, кто чем занимается. Со мной в строю лыжники, бегуны, культуристы, боксеры. Когда очередь до меня дошла, я сказал, что шахматами. Потом часто бывало такое, что ночами приходилось отжиматься.

Как же вы оказались в консерватории?

— Когда я пришел из армии, если честно, мне было проще кирпич сломать, чем взять смычок в руки. Я стал качком и спортсменом. И вот тогда родители хотели меня в Машиностроительный институт отдать. Они говорили, что музыканты все пьяницы и нищие. Но я втихаря восстановился в музыкальное училище, начал снова заниматься. Проявил настойчивость тогда и не зря, как сейчас понимаю. И вот однажды к нам в Курган приехал симфонический оркестр, я увидел дирижера Арнольда Михайловича Каца и "загорелся". На третьем курсе училища я параллельно получил новый аттестат в вечерней школе с отличием. А в 1983 году я поступил в новосибирскую консерваторию. Спустя два года устроился работать суфлером и параллельно дирижером в оперетте.

То есть вы начинали карьеру в "будочке" на сцене?

— Да, артисты часто слова забывали, в тональности не попадали. Ты им помогаешь, слова орешь, ругаешься с ними прямо на сцене. У меня будка была закрыта от зрителей, и они не могли меня услышать, поэтому я мог достаточно громко изъявлять свои мысли.

Что считаете своим первым серьезным дебютом?

— Первая моя опера, которую я продирижировал была "Травиата". Когда я отвел ее, пропал на три месяца. Я был счастливейшим человеком. Мне было тогда 30 лет. Кажется, это было 27 или 28 мая 1991 года. И "Травиата" преследовала меня всю мою жизнь. Каждый год в конце мая – у меня как раз день рождения – в самых разных театрах в репертуар включали именно эту оперу, потому что в конце месяца всем нужно "затыкать" чем-то оставшиеся "дыры" и всегда выбирают эту постановку. Года три назад я сказал, что не могу уже ее дирижировать. Но сейчас в Челябинске я все-таки попросил поставить ее на октябрь. Хочется посмотреть и продирижировать челябинский вариант этой оперы.

Евгений Григорьевич, дирижерство – очень тяжелый физический труд. Приходится постоянно держать себя в форме?

— Естественно, каждое утро по часу или полтора я бегаю, делаю зарядку. Работать в таком режиме, как раньше, уже тяжело, конечно. Когда разница во времени между городами в 6 часов, ты прилетаешь, быстро адаптируешься, потом летишь обратно под утро и сразу надо работать, не высыпаешься. Дирижер должен быть физически сильным, ведь чтобы выстоять большую оперу или сложную симфонию нужны колоссальные силы. Допустим, на спектакле "Борис Годунов", где мощный выплеск энергии происходит, я теряю около трех килограммов. Тащить эту "машину", если это огромный театр, как в Варшаве или Колизей в Лиссабоне, очень сложно.

Скажите, почему вы решили пожертвовать мировыми сценами ради Челябинска?

— У меня третья жена, с которой мы воспитываем сына Гришу, ему сейчас четвертый год. Сейчас я хотел бы уже остепениться и быть более семейным человеком. Ведь обычно каждые два-три дня я провожу в новой стране: Испания, Франция, Корея — контракты по всему миру заключены. Я бы не хотел больше работать на деньги. И здесь, в Челябинске, я увидел заинтересованного директора театра. В интернете почитал, что он пытается изменить структуру, выстраивает другую вертикаль власти. Для меня очень важна команда. Владимир Досаев идет на встречу, дает мне свободу: "Хочешь? Твори!". Так что, отказываясь от других контрактов, здесь я получаю стабильность и возможность заниматься тем, чем мне хочется.

Вы делали интересные эксперименты, включаясь в актерскую игру. Выходили дирижировать не во фраке, а в рваных джинсах, например.

— Да, мы придумали это с режиссером Генрихом Барановским, его, к сожалению, уже нет в живых. Последнюю постановку мы сделали с ним в Кракове. Опера называется "Любовный напиток". Там я в образе ковбоя с огромной бородой появляюсь на мотоцикле, девушки справа, бутылка слева. Потом я оказываюсь в зале, общаюсь с публикой. Я считаю, что дирижер – это тоже актер. И у меня была своя роль. Директор театра мне говорил с улыбкой: "А если ты уедешь в Метрополь или в Мадрид на гастроли, что мне делать, я же не смогу найти тебе замену?"

9 и 10 октября Челябинск наконец-то увидит "Фауста", над которым вы работали два года. Вы счастливы?

— Шутите, конечно! Я не обману вас, если скажу, что это одна из моих любимых опер, наравне с "Борисом Годуновым" и "Пиковой дамой". Она такая глубокая, нет — глубинная. В ней столько параллелей. У "Фауста" очень сложный масштаб, в нем задействована молодая и талантливая Екатерина Василева — режиссер постановки, петербуржский хореограф Юрий Смекалов. Вы знаете, "Фауст", как большой корабль, он масштабный и очень значимый для всех нас. Обязательно приходите в октябре на премьеру.

И последний вопрос. Скажите, Евгений Григорьевич, в долгосрочной перспективе, какие сюрпризы вы нам готовите?

— Знаете, когда я приехал работать в Челябинск, моей мечтой было подключить свой международный опыт, пригласить режиссеров и дирижеров из Европы. Я хотел, чтобы наша труппа была выездная, и чтобы к нам для оперных постановок приезжали мировые звезды. Сегодня моя мечта осуществляется. Весной 2016 года свет увидит опера "Евгений Онегин", над ней будет работать целая интернациональная бригада: польский режиссер, итальянский художник-декоратор, российский художник по костюмам. На самом деле приедет гораздо больше зарубежных талантливых людей, всех тайн сейчас не раскрою. Главное в этом проекте, в этой работе то, что у европейцев видение Онегина особенное, они считают Чайковского, музыка которого звучит в опере, своим. Ну, а мы, естественно, утверждаем, что Чайковский — наш. Поставить "Евгения Онегина" здесь, в Челябинске, при сотрудничестве с талантливейшими людьми со всего мира — это ли не сюрприз для южноуральской публики?

Беседовала Ольга Задворных

Фото: Expert.ru, Chelopera.ru

Похожие новости:

Читайте также: