Театральный режиссер Василий Цимбал из ДНР: «Когда на Родине наступают сложные времена, театр первым должен проявлять позицию»
В Челябинске завершился фестиваль «Человек театра». Один из его гостей — театральный и телевизионный режиссер, автор военных документальных фильмов Василий Цимбал из Донецка. В 2021 году он сменил сцену на окопы: стал военным корреспондентом телеканала «Оплот ТВ».
«Хорошие новости» поговорили с ним о том, может ли искусство быть «вне политики», а кино и театр — достучаться до человека с противоположной точкой зрения.
ХН: Есть мнение, что искусство должно оставаться вне политики. Сейчас это возможно? Должно ли оно оставаться без «позиции»?
В.Ц: Театр во все времена являлся площадкой для выражения гражданской позиции, демонстрации идеологической позиции, это очень важно.
Ярчайший пример общества, лишенного нормальной идеологии — это Украина. С развалом Советского Союза и исчезновением советской идеологии — её можно критиковать, но она была, — отсутствие идеологии на Украине породило создание псевдо-идеологии, неофашизма. Общество без идеи — это очень большая проблема. А Донбасс всегда находился в традициях той большой великой страны, Советского Союза, и всегда имел общение с большой Россией, «с материком».
А театр не умирает никогда. Даже если будет ядерная война, я думаю, театр все равно выживет. В Великую Отечественную войну были бригады артистов, которые ездили на фронт, были военные спектакли, фильмы. И все это было, и все творчество этих людей было наполнено патриотизмом, любовью к Родине и гражданской позицией, направленной на помощь Родине, поднятие боевого духа, желания бороться с врагом.
Я считаю, что, когда на Родине наступают сложные времена, то театр первым должен проявлять активную гражданскую позицию — своими спектаклями, своим творчеством доносить до общества нужные мысли, раскрывать смыслы. Медиасфера, культура формирует понимание широких слоев общества. Очень важно, какую позицию в данном случае занимают люди искусства. Я очень рад, что увидел здесь, в Челябинске, людей со всей России, которые занимают такую же позицию [как мы на Донбассе]. Иначе было бы тяжело.
Х.Н.: Как сейчас работают театры на Донбассе?
В.Ц.: Репетируют онлайн. Филармония — репетирует в живую, в своем здании. Вот вам образ: утро, пустая площадь Ленина, по городу люди сейчас мало перемещаются, потому что канонада идет непрерывно. Я иду на работу, и из окна филармонии звучит ария. Люди поют. Звучит канонада и скрипка. Вот вам образ для большого кино.
Х.Н.: Вы говорите о произведениях о Великой Отечественной войне, о том, что творчество и искусство не прерывалось в самые тяжелые времена. Но уже больше восьми лет нет чего-то масштабного на больших экранах. Больших произведений, раскрученных песен, посвящённых этой теме. Или я не права? Или это потому что я далеко от этих событий?
В.Ц.: Скажем честно: восемь лет Россия не признавала Донбасс официально — вот и ответ на вопрос. Естественно, были документальные фильмы — сделанные в частном порядке. Есть фильм «Ополченочка». Есть прекрасные песни — например, песня артистки нашего драмтеатра «Россия с нами, и с нами Бог». И практически первый неофициальный гимн ДНР «Вставай, Донбасс, рабочий исполин».
Теперь мы официально признанная часть Российской Федерации, и спасибо великое, что наконец-то оно так. Донбасс за это кровью заплатил, отстоял право называть себя русским, я в этом абсолютно уверен.
И теперь этих произведений у нас больше. Но давайте еще скажем, что чаще всего их все-таки начинают снимать и ставить, как правило, после войны. А во время больше используется язык военной документалистики. И, думаю, это правильно.
Важно фиксировать, анализировать, рассказывать об этом людям — иди и смотри. Этому сегодня нужно давать максимальную огласку, чтобы общество видело: все серьезно. Но не кричало «ой, ай, как же ж так», а понимало, что сегодня там воюют люди со всей России. Кстати, ваши челябинцы воюют отлично. В России всем надо понять, что врага нужно остановить там. И гнать его обратно, чтобы он не пришел сюда. И не пришлось, как в 1941-ом. А еще многие начинают: «вот, вот зачем, мы первые полезли». Уже известно, и я вам скажу: когда наши взяли Мариуполь, они нашли планы и карты. Судя по ним, Донбасс хотели уничтожить за неделю-две — сжечь до тла, и пойти дальше. Поэтому хорошо, что по ним нанесли превентивный удар. Единственное, жаль что они не восемь лет назад.
Х.Н.: К слову про «иди и смотри». Мы много пишем о добровольцах, публиковали интервью со слов людей, которые приехали из Мариуполя, других территорий. Но сможет ли публикация и произведение искусства — спектакль, кино — достучаться до человека, у которого противоположная позиция? Ведь человек легче принимает то, что ему уже близко.
В.Ц.: В любом обществе есть люди, которые ставят себе блокировку «я ничего не знаю, моя хата с краю». Но каков процент таких людей? Если он маленький, с этим можно как-то жить, а если большой, то это уже катастрофа. Есть очень много кадров в открытом доступе — настоящих, с зоны боевых действий, я в свои фильмы их тоже включаю. Это надо показать. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Понятно, что на больших российских телеканалах есть свои правила. Но давайте называть вещи своими именами. Войну — войной, врага — врагом, предателей – предателями, а героев-освободителей нашей Родины – героями-освободителями нашей Родины. Тогда все станет на свои места. И говорить об этом будет легче, меньше будет витиеватости.
Х.Н.: И в этом плане документалистика работает лучше, чем художественные решения.
В.Ц.: У них разная специфика, одно никогда не исключает другое. Театральный язык – это всегда режиссерская концепция, драматургический материал, синтез работы актеров, художников, режиссеров и т.д. Это живое общение со зрителем, живое искусство здесь и сейчас, эмоция, которая возникает и запоминается потом на всю жизнь. Кто-то пойдет в театр, кто-то посмотрит художественный фильм, а кто-то включит новости и посмотрит телевизионный сюжет или документальное кино. Все это должно работать каждый день в связке. Когда информации много, и она правильно подается — честно, прямо, — человек, даже тот, кто не хочет ничего этого знать и видеть, все равно будет в курсе. И если мы не заполним наше медиапространство, его заполнит кто-нибудь другой. Вот это допускать нельзя.
Х.Н.: После Второй Мировой у некоторых творцов была позиция «как сочинять музыку, если был Освенцим?». Может, действительно, не надо сочинять? Каким искусство может быть сейчас? Это возможность для Ренессанса?
В.Ц.: Была блокада Ленинграда, и была написана Седьмая симфония Шостаковича. Людей вытащили из подвалов, чтобы они ее исполнили. Дирижер вспоминал, что слышал шелест в зале — у людей просто не было сил, чтобы аплодировать.
А после того, как война кончится, не заниматься творчеством? Зачем тогда отстаивать всё «наше», если потом нельзя воспользоваться плодами победы — свободу языка, творчества, нашей веры и всего остального?
Искусство всегда будет новое. Самое страшное для искусства, когда его загоняют в какое-то клише: например, «давайте все будем делать соцреализм», ставить про героев-сталеваров, поднятую целину, и картины будем писать «прямо и перпендикулярно». Этого быть не должно. Но при этом, если вы живете в своей стране, работаете за государственный счет, то будьте любезны, не плюйте в колодец тому государству, которое вас кормит. Не работайте против него.
Я считаю, что сейчас задача искусства — популяризировать классику и искать новые формы. Если мы говорим о театре, спектакли надо создавать не только на тему любви к Родине. А то тоже у нас как скажешь «любовь к Родине» – и воротят нос, что «советским союзом запахло». Да, запахло. Потому что, извините, нашу родину уважал весь мир.
Все темы могут развиваться дальше. У каждого режиссера будет свой взгляд – и это хорошо. Должны сниматься фильмы о тех людях, которые отдают сегодня жизнь там, во имя Родины. Я думаю, все это постепенно будет набирать обороты, но для этого важна поддержка «сверху». Этот процесс уже идет, и сегодняшний фестиваль – лучшее тому подтверждение.
Х.Н.:У Вас есть какой-нибудь сюжет, образ, который Вы бы уже взяли для спектакля или фильма?
В.Ц.: У меня каждый день историй столько... Вот меня часто спрашивают: «Вам там не страшно?». Страх никакой пользы не приносит. Знаете, вообще первым погибает тот, кто боится. Испугался, заметался, и все. Просто реагируй, как правильно, как полагается. Единственный страшный момент был, когда после объявления в первый день по всем телеканалам и «матюгальникам» города звучало: «Граждане! Объявляется срочная эвакуация. Всем женщинам и детям забрать вещи и построится в таких-то местах для выезда в РФ». И вот так двое суток. Вот это напрягало. Но почему? Мы как люди знающие что к чему, думали: «Боже, неужели там прорвались? Женщин и детей надо вывезти, а мы здесь останемся, за каждый дом». Женщин и детей надо было вывезти, с самим — найти и получить что-то, с чем «стоять», чтобы не «дубьем и копьем».
Второй момент — когда прилетела первая «Точка У». В самый центр, в магазин за полквартала от моего дома. Мама тогда пять минут как ушла из этого магазина, а жена с двумя детьми задержалась, не дошла минут десять. А народу там стояло возле банкомата... (не выжили — прим. ред.). А мимо этого места я всю жизнь ходил, еще в детский сад. Еще врезалось в память, когда был обстрел 155 калибром (мы их уже все научились по звуку различать), зашел в подземный переход в центре Донецка. Там у стены стоит мать, прижимает ребенка.
Читайте также:
Детский офтальмолог Регина Зарипова: «Местные дети постоянно играют в войнушки»
Детский офтальмолог Регина Зарипова: «Местные дети постоянно играют в войнушки»
Кстати, у нас есть телеграм-канал Челябинский Ингалятор — подписывайтесь, чтобы читать еще больше хороших новостей
