Константин Малофеев: «Современное дворянство рождается на полях сражений»

В Челябинске в рамках IХ Рождественских чтений выступил заместитель главы Всемирного русского народного собора, основатель телеканала «Царьград» Константин Малофеев.

Главный редактор «Хороших новостей» Александр Олексюк пообщался с известным общественным деятелем о том, почему молодые люди не спешат идти в армию, чему можно поучиться у США и как сочетать социализм и монархию? 

ХН: Государственная Дума приняла закон о запрете ЛГБТ. Как считаете, является ли принятие нового закона эдаким Рубиконом, в самом широком смысле, после которого уже не получится отмотать обратно и вернуть всё «как было»?

К.В. Малофеев: Мы не можем сказать, что из-за того, что кто-то покрасил волосы или вставил в ухо кольцо, у нас плохо идут дела на фронте. Однако это является маркером вражеских агентов и вражеской пропаганды, глубины залегания вражеской идеологии внутри России. Недаром они проводят гей-парады, недаром Хиллари Клинтон, когда была госсекретарём, издала специальный циркуляр в 2011 году о том, что защита и продвижение ЛГБТ является приоритетом внешней политики Соединённых Штатов. Если бы это было не так, то тогда бы циркуляра не существовало. Они сами провозгласили это своей политикой. Они во всех странах и континентах вывешивают ЛГБТ-флаги, кстати, украв у нас радугу, которая, как мы знаем, – знак завета человека с Богом.

Так вот, они вывешивают эти флаги для того, чтобы везде ущемлять и укалывать самосознание, культурный код и даже саму религиозную терпимость того государства, где они находятся. Они тем самым везде ставят знамя своей, фактически, анти-религии. Поэтому для них это важно. Они заставляют православных грузин принимать гей-парад, они заставляют православных сербов их принимать. Если бы это не было маркером, о котором я говорю, то зачем бы это всё делалось?

Именно поэтому запрет на пропаганду содомии – это Рубикон того, что мы положили предел вражескому влиянию.

ХН: Константин Валерьевич, не так давно мы наблюдали тоже совершенно неприятную картину, когда огромное количество молодых людей штурмовали Верхний Ларс, спасаясь от мобилизации. Я общался с некоторыми из них, и они задавали следующий вопрос: «Нас призывают идти на очень большой риск, на смерть, а за кого мы должны умирать? За олигархов? За "эту страну", с которой нас ничего не связывает?». Они говорят: «Нас ваша пресловутая духовность не интересует». Как Вы считаете, есть ли какая-то правда в их словах, и что бы Вы могли сказать им в ответ?

К.В. Малофеев: У каждого своя правда. И в их словах, безусловно, есть их собственная, внутренняя правда. На их возражения можно ответить следующее: да, мы не совершенны. Полно казнокрадов, которые воруют. И то, чего нам недостаёт на фронте, кто-то своровал, и этот кто-то до сих пор публично не посажен, мы не видим его в тюрьме. Мы видим, что всё оказалось не так прекрасно, и "блицкриг", на который мы рассчитывали, не удался.

Но служба Родине заключается не в том, что ты её оцениваешь. Всё-таки патриотизм – это как любовь к семье или к матери. Ты можешь всё понимать про свою мать, может быть, она не самая красивая или умная, даже не самая любящая, но она – твоя. И ты, в общем, должен своей маме. И поэтому, если она заболела или о чём-то тебя просит, ты всё бросаешь и бежишь к ней. Это тот же самый случай. Это не вопрос оценки. А если мы оцениваем, значит что-то не так с нашим воспитанием, что-то не так внутри нас, что-то не так с нашим эгоизмом. Это значит, что мы воспитаны этой самой анти-цивилизацией, колонией которой успела стать Россия за либеральные, жуткие годы, за это тридцатилетие, в течение которого нас нагибали и окунали всё больше и больше в антимир, в анти-добро, которое расцвело на Западе.

И поэтому мы воспитали эгоистов – людей, у которых мерилом является «я», «моё», «я хочу», «мои интересы». Такой человек просто не может быть патриотом никакой страны. Он же следующую страну выбирает не потому, что любит Армению, Грузию, Израиль или Казахстан, куда он сбежал, а потому что там ему комфортней. 

Это говорит о том, что он вообще не способен любить страну. Значит, страна для него стала размытым понятием. А это – свидетельство глобализации, в которой транснациональные корпорации, интернет-гиганты за последние годы просто постарались, поработали над [созданием -- прим.ред.] транс государственного мира, пост-государственного мира, в котором лояльность корпораций становится больше, чем лояльность государства, и где нам говорят, что государство – фикция, а вот мета-вселенная, фейсбук или Apple – это реальность. У тебя есть свой аккаунт и в этом аватаре твоё счастье, там ты живёшь, территориально не важно где – в Таиланде, на Кипре – какая разница? Они вообще хотят человека цифровизировать и увести его из настоящего мира. И эти цифровизированные, несчастные духовные инвалиды, я говорю это без позитивной или отрицательной окраски, это просто констатация факта – они не понимают, зачем существует государство и что такое преданность ему.

И, конечно, это проблема нашего воспитания и нашей государственной пропаганды. Потому что, если у тебя такое количество непатриотов в таком возрасте, то нужно спросить с системы образования, с государственного телевидения, вообще с политической системы, которая устроена таким образом, что, воспитывая формальный патриотизм через спортивные соревнования, на которые уходит десятки миллиардов рублей, через финансирование огромных государственных конкурсов, мы не воспитали патриотов? Это тоже надо спросить с тех, кто за это ответственен.

Но в первую очередь, ответственен всё-таки человек, это значит, что он предал мать. Всё, что я сказал, – это оправдание правды. Но правдой остаётся то, что ты предал свою мать, потому что «мне сейчас так комфортнее». «Ты, мама, умираешь, но я не могу приехать, потому что у меня завтра совещание по работе –  очень важно». Или: «Мы купили путёвку на море, поэтому я не могу приехать тебя похоронить или перевезти тебя в больницу», – это примерно так же звучит.

ХН: Тем не менее, когда мы говорим этим людям, что они живут в цифровизованном псевдомире, те отвечают: «Ну и что? Нам здесь лучше, ведь в реальности из окна моего дома в Челябинске я вижу помойку». И они спрашивают, что в этом плохого, если технологии дошли до такой степени, что люди могут запросто интегрироваться в какие-то цифровые миры и им там комфортно. Зачем из этого комфортного мира перемещаться в холодный окоп? 

К.В. Малофеев: Вы совершенно правы. Когда мерилом является комфорт, прямо ответить на этот вопрос невозможно. Если человек говорит, что в его модели мира комфорт является приоритетом, то что ему можно ответить? Ну, сегодня ему комфортно здесь, завтра ему комфортно там… Мы ему не поможем – он только сам определит, где ему теплей и мягче. А если мы говорим, что нам с этим делать как государству, то мы просто должны стать тем государством, которое даже эти люди будут считать честью защищать. 

Дворянство – это привилегия умереть, это не моя фраза, я просто её часто повторяю. Я себя никак не отношу к дворянам, я из крестьянского рода, из Пензенской губернии. Во всех переписях со времён Ивана Грозного мы жили именно там. Я под дворянами имею в виду элиту, хоть это слово не нравится мне ещё больше. Просто «элита» звучит как «элитная порода собак», ещё хуже, поэтому давайте употреблять слово «дворянство».

Настоящие дворяне, когда общество и государство здоровые, то это те, кто служит ему. Это значит, что началась война – и все дворяне на фронте. И вот поэтому, когда они возвращаются, они имеют привилегии. Потому что они – герои войны, а не сидят у себя в усадьбах, пьют и продают крепостных, как это случилось после Указа о вольности дворянства Петра III, когда дворянство вообще оторвалось от своих основ. Лучшие из них стали Пушкиным и Чайковским, а 90% из них были бездельниками и тунеядцами.

А современное дворянство тоже рождается на полях сражений. И, если мы покажем, что государство относится к этим людям как к своей элите, если, например, на государственную службу мы будем брать людей только из них, если эти люди будут иметь право за выслугу лет, к примеру, получать дом в бесплатную ипотеку, или вообще даром, если они с детьми, то тогда мы будем понимать, что государство действительно ценит своих людей и считает их элитой.

И вот тогда даже эти любители комфорта начнут понимать, что тех, кто служит, тех, кто на фронте, почитают как героев, и их ожидает судьба героев, это уважаемые люди. Именно так государство должно развернуться к тем, кто воюет. Тогда и добровольцев станет больше, и мобилизация не будет восприниматься как нечто смертельное.

Конечно, есть люди, которые просто сильно боятся, есть трусы, они были во все времена, но в русском народе их меньше, чем в любом другом на планете. Посмотрите на глобус – наши предки завоевали эту огромную землю, поэтому у нас трусов мало, но, наверное, есть. Но только конечные трусы должны не пойти в этой ситуации на фронт в случае призыва. Остальные будут понимать, что это вообще нормальный путь развития мужчины. Ты вернёшься уважаемым человеком. Если у тебя будет ранение, Родина тебя не забудет, излечит, подарит дом. Если ты молодой, то ты вернёшься и поступишь в вуз по квоте, получишь прекрасное образование и будущее. Если ты семейный человек, значит, твоих детей государство будет содержать. 

Сейчас отношение к фронтовикам меняется по сравнению с тем, что было полгода назад, когда мы бегали за любыми выплатами. Я имею в виду добровольцев, потому что государство их вообще не признавало, но теперь есть указ Президента о том, что добровольцы приравнены к военнослужащим. Те, кто воюют, те, кто жертвуют своей жизнью – это и есть новое дворянство, это и есть аристократия, лучшие люди страны. Когда этоотношение окончательно изменится, развернутся даже те, кто сейчас убегает.

ХН: Скажите, если мы сейчас представим образ среднестатистического 25-летнего парня, гражданина России, каким бы Вы хотели его видеть?

К.В. Малофеев: Я могу описать своего сына. Ему 27 лет, я им горжусь, он правильно воспитан, поэтому его я и опишу.

Он не на фронте, потому что у него есть бронь, он айтишник. И та IT-компания, которая ему принадлежит, находится в списке Минцифры. Он сейчас судится и воюет на своём фронте с «Амазоном», потому что «Амазон» – это зло, ему принадлежит Twitch, и там сидит огромное количество наших ребят, которых торпедируют и цензурируют. А его программисты, работающие вместе со мной, делают много полезного для нашей воюющей страны.

Я считаю, что это вполне презентабельный портрет молодого человека 27 лет.

Он не воюет, у него есть бронь, так как он айтишник, и он не ходил в армию по той причине, что у него есть соответствующее заболевание. Когда мы об этом заболевании узнали, мы прошли несколько больниц, потому что моя совесть должна была быть чиста. Тогда ещё никто не воевал, это было десять лет назад, но мы всё равно проверили и убедились в том, что у него действительно есть такое заболевание. Но то, что он сейчас делает, мотивировало Президента Байдена наложить на него санкции, никак не связанные с моими. Я считаю, это путь мужчины.

ХН: А девушки?

К.В. Малофеев: Девушке надо выйти замуж за такого парня.

ХН: В последние годы государство предпринимает определённые шаги в области улучшения демографии: денежные выплаты, льготы, материнский капитал и так далее. Однако каких-то сумасшедших цифр, которые бы свидетельствовали, что в этом есть какой-то смысл, мы, к сожалению, не видим. Как Вы считаете, какие еще шаги государству необходимо предпринять, чтобы улучшить демографию? И, вообще, возможно ли в России переломить тренд на малодетность? Это же общеевропейская тенденция, в русле которой движется и наша страна. 

К.В. Малофеев: Давайте посмотрим на пару примеров в мировой истории, когда удалось переломить тренды. Это два случая.

Первый – это Америка 1940-х годов прошлого века во время «беби-бума». «Беби-бум» был государственной политикой, его организовали вовсе не воины, вернувшиеся со Второй мировой. Во-первых, очень мало американцев воевало, а во-вторых, «беби-бум» тянулся 20 лет – он начался еще в 1930-е и закончился в 1950-х, когда на смену просемейной поддерживающей политике пришла сексуальная революция и рок-н-ролл, и всё покатилось в обратную сторону. Что это было? Это была пропаганда ранних браков. Вспомните фильмы золотого века Голливуда 50-х годов – там обязательно выпускной вечер, поцелуй, и потом они куда-то в закат уезжают на машине, которую парень умеет водить, и у него, кстати, есть своя машина в 18 лет. То есть, девушка впервые целуется на выпускном вечере и тут же выходит замуж. А у парня есть машина. Происходит ранее взросление.

Что за этим стоит с точки зрения государственной политики? Раннее взросление; профилактика ранних браков; пропаганда семейных отношений (поцелуй – и сразу свадьба); тут же говорят, что домохозяйка – это модно, нужно ею быть; у тебя должно быть трое-четверо детей; ты целуешь мужа, приходящего с работы; живёшь в загородном доме, в своём предместье. Быть хозяйкой – здорово, потому что у тебя много детей, работающий муж, ты следишь за всем хозяйством и за собой – вот как воспитывали девочек.

Парней воспитывали тоже таким образом, что ты должен иметь машину, уметь работать. Поэтому никаких инфантилов, которые до 25 лет шарятся по каким-то колледжам, тогда не было.

Кроме того, была материальная поддержка. Это выгодная ипотека, дом. Тогда-то и возникла одноэтажная Америка, и 35 миллионов американских семей переехали в пригороды. И это была государственная программа, которая с Рузвельта началась и тянулась очень долго. Она дала рост рождаемости. Но вначале шло нематериальное: мыльные оперы, гос. заказы Голливуду и т.д.

Второй пример — государство Израиль, где религиозность, поставленная в рамки государственной политики, агитирует за многодетные семьи, как Божье благословение. И мы видим, что в семьях евреев, которые приезжают из Европы, в первом поколении по двое детей, а уже в следующем – по 13

Поэтому есть эти два фактора: американский опыт с государственно-материальным и пропагандистски-медийным сопровождением и повышение религиозности, ведь даже в современной России в воцерковленных семьях или в верующих мусульманских семьях количество детей гораздо выше, чем «в среднем по больнице». В то же время обязательно, как и в Америке 50-х годов, нужна программа материальной помощи.

Но приоритетной должна быть религиозность. Даже если сама семья не будет религиозной, но общество должно считать религиозность правильной, уважать её. Потому что чадородие – спасение души женщины. Женщина попадает в рай за это, потому что это её завет с Богом. Бог, когда из рая изгонял мужчину и женщину, Адама и Еву, он мужчине сказал работать, а женщине, что она в муках будет рожать своих детей. Поэтому женщина и исполняет этот завет, этого может хватить, чтобы спастись, в отличие от мужчины, который не рожает и этим не спасётся, он должен сделать другие дела в своей жизни. 

Далее – ранние браки. Это очень важно, потому что при среднем возрасте первых родов 29 лет, троих детей в семье достичь очень трудно. Первые роды должны быть в 20-23 года. В этом случае у женщины есть время, чтобы завести больше детей. А пропаганда ранних браков – это значит, ты должен обеспечить свою семью гарантированным материальным будущим. То есть, у мужа должна быть работа и должен быть дом.

Ну и, конечно, профилактика абортов. Если аборты будут поощряться так, как поощряются сейчас, фактически, врачами, то тогда мы ничем не спасёмся. Аборты должны стать очень тяжёлым нравственным выбором, от которого отговаривают девушку и родители, и врач. Она должна понимать, что она теряет возможность к чадородию в будущем. В таком случае, при падении числа абортов, мы спасём очень много жизней и сможем развернуть нашу демографическую ситуацию.

ХН: Вопрос по поводу образования, потому что Вы, как человек, который организовал гимназию в Москве, наверняка, обладаете своим экспертным взглядом на эту проблему. Как Вы считаете, какие принципиальные моменты необходимо изменить в системе отечественного образования, чтобы привести ситуацию к тому, о чём мы только что говорили?

К.В. Малофеев: Во-первых, нужно вернуть в школу воспитание. Такое решение уже принято, Министерство Просвещения начало над этим работать. Но программа воспитания в школе должна бытьещё более кардинальной, чем сейчас. Воспитание должно встать во главу угла. Оценка по поведению должна вернуться в аттестат, а само воспитание – иметь объективные срезы, когда соответствующие органы образования могут проверить воспитание в школе: от того, ругаются ли дети матом, до того, как они знают свою семью, национальные праздники, то есть те вещи, которые проходят во внеурочное время.

Классные руководители у нас уже не просто вернулись, а получают надбавку, это я говорю в федеральном масштабе. В нашей школе всё это появилось 15 лет назад, поэтому мы знаем, что это работает. 

Воспитательный элемент должен быть возвращён, как это было в советское время – это раз. Второе – строжайшая дисциплина с телефонами. В школе нет места смартфонам. Если ребёнок пришёл с телефоном, то он должен сдать его на пункте охраны в ящик – потом заберёт. Нашли второй смартфон – классный руководитель или завуч по воспитательной работе его забирает и возвращает только родителям. Пока у ребёнка смартфон, он ничего не учит. Его учит смартфон. Если он находится в кармане у ученика, он ничего не слышит. Даже студенты не слышат, которые вроде бы поступили в ВУЗ, чтобы получать профессию, а ребёнок не слышит тем более.

Ну и, наконец, третье: должна быть подготовка к специальному профессиональному образованию, и мы не должны настраивать всех детей на то, что им нужно идти в ВУЗы. Я уже об этом говорил и слышал от либералов, будто я всех призываю работать дворниками. Но нет, я призываю, чтобы они работали. Работали, и точка. Современная интернет-экономика позволяет зарабатывать с 15-16 лет, поэтому незачем продлевать свой инфантилизм и идти в ВУЗ, когда 70% выпускников не работают по специальности. А потом в 25 лет они начинают чесать бороду, обвинять государство и родителей в том, что у них жизнь не задалась, а это значит, Путин виноват. Ребёнок сам должен в 15-16 лет начать зарабатывать, и тогда у него состоится жизнь и будет социальный оптимизм. А если у него не получается то, чем он думал заниматься, у него получится то, к чему у него есть предрасположенность. Он быстрее пройдёт все эти методы проб и ошибок, чем, неудачно попав в ВУЗ, разочаруется в этом через 4 года.

Поэтому я считаю, что мы должны вернуть престиж специального профессионального образования, которое сейчас у нас по закону называется профессионалитет.  Дети в девятом классе должны быть настроены: хотят они дальше учиться, становиться врачами или учёными, где действительно нужно долгое образование, или они хотят стать менеджерами, несуществующая профессия, кстати, маркетологами, программистами, где не нужно сидеть четыре года, а достаточно года-двух профессионального образования. Поэтому они после девятого класса должны идти в специальные профессиональные образовательные учреждения, из которых они точно получат работу.

Если большинство у нас будет идти в такие места, то у них будет работа. И школы, когда дети попадают в трудный пубертатный период, будут придумывать не всякие утренники, а подготовку ко взрослой жизни, поступлению и экзаменам. Дети раньше будут взрослеть и меньше маяться дурью.

Вот три пункта того, что надо делать с нашей школой во всероссийском масштабе.

ХН: Недавно в Москве был открыт памятник Фиделю Кастро. И это, в общем-то, неудивительно, поскольку в обществе существует очевидный запрос на социализм, социалистическую повестку. Может ли такая повестка как-то взаимодействовать с монархическими взглядами, которых вы, насколько я знаю, придерживаетесь

К.В. Малофеев: Конечно, может, это вообще наш магистральный путь. Великий князь Кирилл Владимирович в Париже в 1926-м году написал очень интересное обращение к советскому народу, которое называлось «Царь и советы». Там говорилось о том, что советскую власть надо сохранить, даже если она однажды закончится и будет восстановлена монархия. Почему? Потому что советская власть – это «переиздание» земского управления XVII века.

Земские соборы были весь XVIIвек, а это был блестящий век для русской истории, когда мы из отсутствия государства, когда в Кремле сидели поляки, закончили Российской империей, самым большим и могучим государством в мире. Это всё произошло при Михаиле Фёдоровиче, Алексее Михайловиче, Фёдоре Алексеевиче, незаслуженно забытым. Всё это приписывается Петру, как будто до него не было целого столетия. Однако оно было.

Я это начал рассказывать к тому, что земство было настолько удачным, что Земские соборы собирались по любому поводу, как совет земли. Да, у них не было никакой представительной власти, они не должны были ничего утверждать, но царь всегда советовался с голосом земли. И поэтому, когда Александр II начал муниципальную реформу, он назвал её земской. А прошло двести лет с земских соборов, это было архаикой, это слово уже все забыли, его не было в ходу. И, хоть мы сейчас говорим «земство Александра II», к тому моменту этого слова не было, его взяли из словарей и учебников истории, ведь земство было очень удачным.

Так и сейчас. Земство – это тот путь, который можно обозвать социализмом. Это такая советская власть, над которой обязательно должна стоять твёрдая исполнительная. То есть, «совет – народу, власть – царю», как это говорилось в XIX веке. То есть, исполнительная власть должна быть вертикальной, потому что она гарантирует ответственность. И то, что казнокрады и не справляющиеся негодяи будут немедленно отстранены, возможно только при абсолютно иерархичной системе.

К примеру, в частном бизнесе акционер отстраняет генерального директора, генеральный директор легко может уволить любого менеджера, и поэтому это очень эффективно и быстро работает. Так же должно быть и в государстве.

А вот власть Совета должна быть наиболее приземлённой. То есть, наиболее близкой к народу, муниципальный уровень в первую очередь. На муниципальном уровне должны избираться депутаты, потом их должны избирать на областном уровне в Государственную Думу. Тогда это будет не властью каких-нибудь политических партий, зачастую не отличающихся друг от друга, а властью народа, земли. Они не должны отрываться от народа, не должны получать зарплаты, они должны представлять тот социальный класс, ту среду, из которой они вышли. Тогда их голос будет действительно ценен для исполнительной власти, которая должна быть вертикальной. И тогда у нас будет всё работать и при монархии, и при социализме.

ХН: Какие, с Вашей точки зрения, у нас цели в СВО? А также что будет, если мы их достигнем?

К.В. Малофеев: Цели в этой войне зависят от того, с кем, по-нашему, мы воюем. Если мы воюем с Украиной, то нашей целью можно назвать денацификацию и демилитаризацию. Однако во время начала этой войны не предполагалось такое бурное участие НАТО. Сейчас мы воюем с тоннами наёмников и инструкторов из Польши и Америки, американцы полностью финансируют экономику Украины, солдаты на передовой воюют американским вооружением, за американские деньги, с помощью американской разведки. И это уже значит, что мы воюем с Америкой, а не с Украиной.

С Украиной наша война заняла бы те самые две недели, которые и планировались. Именно из-за того, что американцы немедленно вступили в войну, фактически, предоставив свои разведданные, мы и топчемся на месте вот уже девять месяцев.

Так вот, если мы воюем не с Украиной, а с Америкой, то цели о денацификации и демилитаризации, конечно, уходят в далёкое прошлое. С ними мы Америку не победим. А для того, чтобы победить Америку там, мы сначала должны победить её внутри своей страны. Мы должны осознать, что мы – Россия. Мы – третий Рим. Мы – святая Русь. Мы – великое государство. И когда мы себя осознаем великой Россией, нам будет легко и просто победить американское влияние, как на Украине, так и в Европе. А США превратятся в тех, кем они являлись, – бывшей английской колонией со своей доктриной Монро, со своими интересами на том конце Земли.

Нам вовсе не обязательно побеждать их физически, потому что это невозможно. Как мы их, так и они нас не могут победить, так как это ядерная война, которая приведёт к взаимному уничтожению. А вот вытеснить их из Европы мы в состоянии. На Украине этого можно достичь с помощью грамотных действий на фронте, которые сейчас уже совершаются ударами по жизненной инфраструктуре. А Европа, которая сейчас поживёт эту холодную зиму с гигантскими ценами, я думаю, тоже разочаруется в американской гегемонии, и американцев может ждать ещё масса неприятных сюрпризов, а нас – масса новоприобретённых союзников.

Наша задача сейчас – выстоять и перейти в наступление. И перейти в наступление мы должны в том числе и на культурном фронте внутри России.