О типовых памятниках, «Кировке» и Микеланджело: семь вопросов хранителю зала античной скульптуры «Эрмитажа»

Юридически античные статуи, которые хранятся в «Эрмитаже» принадлежат государству — это наше общее богатство. А вот фактически их хозяйкой является Людмила Давыдова — сотрудница «Эрмитажа», кандидат искусствоведения, автор множества научных работ и хранитель отдела античной скульптуры в одном из главных музеев страны. Людмила Ивановна родилась, выросла и получила школьное образование в Челябинске. На днях ей вручили премию «Светлое прошлое». Корреспондент «Хороших новостей» сумел урвать пару минут в напряженном графике искусствоведа и задать несколько вопросов о том, почему некоторые современные памятники такие, что и без слез не взглянешь и можно ли стать «сильным» скульптором в Челябинске.

— Для Челябинска тема памятников в последнее время особенно болезненна. Было несколько крупных скандалов, когда их художественная ценность, мягко говоря, не оправдывала ожиданий. Вы согласны с тем, что скульптура становится хуже? Вот, например, крайне неоднозначный памятник Валентине Терешковой, который установили в одноименном парке Челябинска или печально известная воронежская Алёнка.

— Какое-то время назад, наверное, уже более 10-15 лет, действительно, по российским городам прошла волна: все стали создавать местные «арбаты». Может, это было связано с московским скульптурным комбинатом — говорят, ноги растут оттуда. На Кировке в Челябинске поставили несколько памятников — что-то менялось, что-то оставили. Но тенденция прослеживается для всех городов России — хотя, не только: и многие города Европы наполнены городской скульптурой. Но не той монументальной скульптурой — когда в городе стоял один или два памятника Ленину или Солдату. Приходит время, когда появляется возможность ставить памятники, посвященные каким-то событиям, или не событиям — просто есть желание создать некую среду. Идея у всех «арбатов» и «кировок» очень хорошая — создать приятную городскую атмосферу, наполненную отсылками, реминисценциями, знакомящими с эпосом, обычаями, городской историей и так далее. Но каждая идея хороша, когда она хорошо воплощается. А для воплощения, где сошлись бы, как в античной Греции, содержание и форма, такого мастерства, как правило, не то что не хватало, но и не требовалось. Ну, есть какой-то персонаж, лубочный — чистильщик обуви с курносым носом, не вылепленным лицом — посадим такого, шапка будет лежать на земле, в нее будут кидать монеты. И ему кидают, улыбаются и идут [дальше]. А еще лучше — посадим на скамеечку ветерана, к которому будут подсаживаться чокаться и выпивать, причем не только в День Победы. Это вообще серьезная тема, а превратилась в совершенно проходную и даже неуважительную. 

Еще более удивительный для меня пример — когда есть какая-то задача, и под нее придумывается образ, который ни с кем не обсуждается, не рассматривается. Ну, как посадить Розенбаума с гитарой, похожего на «братка»? Рядом поставить какой-то камень, выбить на нем слова его песни, и маленький, словно игрушечный самолетик, как будто из «лего»? Никакой истории — монументальной, объемной, пластичной. Я все думаю, видел ли Александр Яковлевич, как это выглядит на самом деле?

— И как Вы считаете, почему так происходит?

— Людям не хватает среды. Не хватает общения. Очень не хватает возможности поговорить, подумать, послушать, остановиться. Потому что люди либо заняты тем, что им приходится как-то выживать, либо, когда есть, чем выживать, духовные поиски уходят на задний план. Короче говоря, наше все — это Древняя Греция, когда у людей была гармония с миром.

— Тогда есть ли шанс вырасти хорошим скульптором в Челябинске? Если важна среда и насмотренность.

— Для скульптора главное школа. Любой скульптор, к какой бы традиции ни принадлежал, в какой бы манере ни работал, в любом случае всегда начинает с профессиональных основ. И мы откликаемся. Мы не думаем, был ли Микеланджело профессионалом? Профессионализм вырабатывался на протяжении десятилетий — мастер вырастал из подмастерья, ребенка. Сначала — профессиональная школа, дальше ты будешь свои навыки, искусство, талант использовать для создания каких-то образов, которые тебе интересны и до тебя их никто не делал. Вот мы говорим о пластике: в пластике очень важно ощущение самой материи, что ты работаешь с материалом, начиная с глины и первых моделей, камня. Я не говорю о миниатюрной, станковой скульптуре — говорю об уличной, монументальной. Она может быть сделана в небольшом формате, но по сути своей быть монументальной. В такой скульптуре, как ни странно, содержанием является сама скульптура, пластика. Ты ощущаешь не просто форму или найденный силуэт. Посмотрите статую Возницы из Мотии — это статуя пятого века до нашей эры, выполненная из мрамора. Когда ты видишь эту фигуру юноши в тонком хитоне, видишь линию складок, идущих от лопаток к бедру, ты понимаешь, что за этими движениями одежды есть тело — сильное, крепкое, молодое. То есть сама телесность дает форму и является содержанием этого произведения. Когда мы смотрим на любое произведение Микеланджело, мы видим то же самое. Поэтому мне кажется, многие современные мастера грешат… Хотя я не могу выступать таким критиком, тем более, художники — люди тонкие, чувствующие и обижающиеся. Но иногда происходит такое смешение форм — то есть, человек работает как будто бы как монументалист, а по сути создает произведение, которое стоит в ряду мелкой пластики или декоративного формата.

— Вы упомянули памятник Ленину. Стоит ли спасать типовые памятники? У нас на ЧЭМК рабочие реставрировали памятник Лермонтову, и его не забрали с завода за ненадобностью. Памятник установили прямо на территории комбината. Насколько эти памятники ценны?

— Вы знаете, время — безжалостное, оно с одной стороны всё крушит, а с другой стороны, когда проходит, мы смотрим на произведения — не беру русский авангард и скульптуру начала ХХ века — а в принципе на советскую скульптуру и советскую архитектуру, и она оказывается для нас частью чего-то устоявшегося, насмотренного, хотя не всегда она была высокого качества. С одной стороны это были воспоминания людей, и они постарались сохранить свою память — пусть и качество было не таким, как бы хотелось. В этом смысле нужно индивидуально подходить к каждому произведению, которое вы хотите сохранить или уничтожить. Стоит ли его ломать? Я не говорю об идейном содержании, об образах, которые для нас не являются героями с точки зрения человеческих ценностей. А просто памятники прошлого — да, ведь некоторые делались очень хорошими скульпторами. И просто все подчистую смести и поставить заново? Где наберутся те новые гении, которые сделают новые качественные, профессиональные, художественно цельные произведения? В этом смысле «арбаты» являются не то чтобы результатом падения профессионального уровня, а — это конечно не литературное слово, но поймите — такой всеобщий пофигизм и зарабатывание денег.

— Вы говорили о персонажах истории, идейное содержание которых не позволяет оставлять им памятники. Кого Вы имеете в виду? Интересно, что директор того же завода, который сохранил памятник Лермонтову в Челябинске, спрятал на территории и памятник Сталину. Ему был не важен исторический процесс.

— Возможно, он сохранил его не с точки зрения пропаганды, не потому, что был согласен с тем, что происходило в эту эпоху. Возможно, он посмотрел на это с другой стороны, и в этом смысле он, наверное, прав. Но когда мы создаем пропагандистские памятники, идейные, выставляем их, понятно, что ими мы высказываемся сами.

— Вы говорили о скульптуре Возницы из Мотии, и я вспомнила, как готовясь к интервью, мы в редакции пересматривали челябинские памятники и обсуждали памятник Орлёнку скульптора Льва Головницкого. Яростное лицо Орленка, напряженная поза, связанные за спиной руки. Верно ли, что скульптор, в отличие от художника, видит образ в самом материале и отсекает лишнее, а не закрашивает холст, создавая что-то новое?

— На этот вопрос, конечно, лучше ответит скульптор. Но мировые шедевры, в которых мы это видим, доказывают, что художественное высказывание может быть выраженным в одном мазке. Можно написать картину три на четыре метра и это будет ничто, а посмотреть на три сантиметра, написанные импрессионистами, и наполниться этим светом.

— Возвращаясь к одному из наших вопросов — можно ли вырасти сильным скульптором в Челябинске? Понятно, что в Санкт-Петербурге, Москве и многих других городах сама среда этому способствует. А у нас?

— Вообще, человек состоит из тысяч и тысяч воспоминаний и впечатлений. Но есть еще что-то внутри самого человека — что-то, дарованное ему природой. Даже способность к сосредоточенности. Например, любит читать — и какая-то одна строка из Гомера вызовет в нем целый поток образов, и он захочет их воплотить. Без культуры, культивирования, внутренней работы — одаренность, талант останутся, безусловно. Но быть все-таки внутренне наполненным человеком и хотеть внутреннего содержания — именно хотеть, это очень важно. Я так думаю.

Справка. Людмила Ивановна Давыдова — старший научный сотрудник музея «Эрмитаж», хранитель античной скульптуры. Профессор кафедры зарубежного искусства Санкт-Петербургской академии художеств им. Репина. Кандидат искусствоведения. Автор многочисленных научных статей и книг по античному искусству. Родилась в Челябинске.