Об освоении дальнего космоса и зависимости от гаджетов: 11 вопросов доктору наук, специалисту по космической медицине

Недавно в Челябинске прошла церемония награждения премии «Светлое прошлое», которой отмечают выдающихся выходцев Южного Урала. В перерыве между мероприятиями премии «Хорошим новостям» удалось задать несколько вопросов одному из лауреатов этого года, Андрею Благинину — ученому-медику, полковнику в запасе, доктору медицинских и психологических наук, специалисту в области авиационной и космической медицины.

Справка. Андрей Александрович Благинин — специалист в области авиационной и космической медицины. Полковник медицинской службы запаса. Доктор медицинских наук, доктор психологических наук, профессор. Председатель секции авиационной медицины научного совета РАН «Науки о жизни», вице-президент Ассоциации авиационно-космической, морской, экстремальной и экологической медицины России; действительный член Балтийской педагогической академии; действительный член Российской академии космонавтики им. К.Э. Циолковского. Член консультативного совета по авиационной медицине Межгосударственного авиационного комитета. Эксперт РАН, эксперт научно-технической сферы Вооруженных Сил РФ. Заслуженный деятель науки Российской Федерации. Награждён 14 медалями, в т. ч. «За отличие в военной службе» I, II и III степени; за вклад в развитие фундаментальной медицины — медалью Н.Н. Аничкова. Удостоен Благодарности Президента Российской Федерации. Родился в Челябинске.

— Прежде всего, хотел бы поговорить с вами о космосе. Когда вы стали этим заниматься, что для вас, как ученого человека, стало открытием в плане возможностей человеческого организма в космосе? Что стало неожиданным?

— Период моего детства пришелся на 60-70-е годы ХХ века, когда освоение космоса было одной из тех областей в нашей стране, которой мы очень гордились и до сих пор гордимся. Она осуществила прорыв в технологиях, медицине и наверное в фантазии человека. Я, еще учась в школе, сформулировал для себя такое желание, заниматься авиационно-космической медициной, и окончив военно-медицинскую академию, посвятил себя именно этой науке. Сейчас, несмотря на критические замечания в адрес перспектив развития космонавтики, мы видим, что этот прогресс не остановить. 

Человечество продолжит осваивать не только ближний космос, который к настоящему времени хорошо освоен, но и дальний космос — полеты на Луну, Марс. И я думаю, что уже в ближайшей перспективе мы сможем реализовать уже вот эти вот задумки.

Как специалист в области авиационно-космической медицины, могу сказать, что почти все проблемы, которые связаны с жизнеобеспечением космонавтов, решены в настоящее время. По мнению исследователей, остаются три основных медико-биологических проблемы. И на первое место я бы поставил проблему психологии, проблему общения

Все-таки до Марса лететь четыре месяца, и [мешает] эта удаленность, отсутствие скорой медицинской помощи, остутствие возможности экстренно вернутся на Землю и даже возможности нормально вести беседу. Если временная задержка, даже в несколько секунд, иногда нас раздражает, а в условиях дальнего космоса задержка будет составлять несколько минут — это совершенно иначе. В настоящее время наши коллеги проводят серию экспериментов — «Марс-500», «Сириус», которые как раз направлены на решение этой проблемы.

Вторая проблема — это космическая радиация, никуда от нее не деться. Пока мы летаем под оболочкой, которая защищает человека. А третья проблема — это грибки. Это проблема микробиологии — плесень. В условиях полетов в космосе она становится существенной. Ну, и четвертой я бы все-таки назвал дополнительно. Несмотря на наши успехи и достижения, важнейшей проблемой остается человеческий фактор в обеспечение безопасности полета, потому что даже отлаженную систему можно разрушить неумелыми руками, недоученностью, невежеством. Это все важно помнить. Конечно, там работают профессионалы, но они всегда должны держать во внимании, помнить, что это может случиться.

— Тогда я хотел бы обратиться к первой проблеме, о которой вы говорили — проблеме психологического здоровья. Как Вы считаете, какие из тех правил, принципов общежития на МКС мы могли бы перенять здесь, на Земле? Чтобы нормально выстраивать и оценивать свои отношения в коллективе, нормально жить в офисе?

— Есть такая организационная триада мер. Как мы всегда говорим, это профессиональный отбор, подготовка и коррекция. Взять любого представителя профессии: психологическая подготовка к его виду деятельности — это, на мой взгляд, важнейшая задача. Ну, а если сказать одним словом, я бы выбрал слово «терпение». Это то, чего нам очень не хватает. Да, мы нередко нарушаем правила психогигиены, психопрофилактики, живем в условиях чрезмерного информационного потока, порой совершенно бесполезного. Умение отличать важное от второстепенного, не вникать в те вопросы, которые нас совершенно не касаются, но которые невольно вникаешь в условиях агрессивной в хорошем смысле деятельности средств массовой информации. Иначе человек просто будет чрезмерно перегружен этой информацией и выдаст неадекватные эмоциональные реакции на казалось бы малозначительные факторы. Терпения нам явно не хватает, но этому можно учиться. Для подростков это одни механизмы, для взрослого человека — другие. Ну и людям старше 40-50 лет, в кризисе середины жизни наиболее сложно соблюдать эти правила, но этому тоже нужно учиться.

— Говоря о военной психологии, есть информация о напряжении, которая сейчас последние месяцы гуляет в СМИ. Я как журналист вижу, как люди переживают из-за разных слухов и задумаются о мрачных перспективах. Как поступать обычному человеку, который так или иначе все равно смотрит новости, и поэтому находится в состоянии тревоги? 

— Не смотреть их мы не можем. Другое дело, что сейчас многие очень активно регулируют информационный поток, пользуясь интернет порталами и выбирая ту информацию, которая им интересна. На мой взгляд нужно переключение внимания. С вопросов, на которые человек оказывает минимальное влияние и воздействие, на те проблемы, которые зависят только от него. Проблемы образования, обучения, безопасности и благосостояния своей семьи, собственные цели. Мне кажется, это самое главное. Тогда человек не будет пытаться решить глобальные проблемы, которые касаются всего человечества, где его возможности ограничены, а сконцентрируется на том, что ему подвластно. Свое здоровье, активность, жизненная позиция. Тот ближайший круг друзей, родственников, знакомых, на которых он может влиять. В этом отношении я хочу провести аналогию с премией [«Светлое прошлое»] и идеей Малой родины. Если мы направим все свои усилия на решение этих вопросов, а не чего-то глобального — проблем своего дома, улицы, школы, это будет достижимо, и мы будем чувствовать удовлетворение и душевный комфорт. Когда космонавты выполняют задания на своей станции или когда лётчик выполняет полетное задание, решая какие-то учебные или боевые задачи, он локализован конкретной задачей — конкретными действиями, которые необходимо сделать. Он не экстраполирует это на всю Вселенную. И в этом, наверное, важная составляющая психологического благополучия.

— Как Вы считаете, отсутствие некой идеологической пропаганды, характерной для советского периода, касающиейся поддержки воинов, в особенности космонавтов, лётчиков, каким-то образом отражается на них сейчас? На их психологическом здоровье, выносливости, качествах, которые необходимы для выполнения конкретных заданий в небе, космосе.

— Отражается. Классики авиационной психологии подчеркивают, что психофизиологическую подготовку мы обеспечить сможем, но формирование морально-нравственных качеств личности, которые являются, наверное, основными, — это задача семьи и школы, общества. Действительно, в последние годы этому уделялось мало внимания, было какое-то межвременье, но сейчас ситуация исправляется. И это радует. 

— Есть такая конспирологическая теория, что американцы не были на Луне. Это якобы подтверждает то, что сих пор туда никто больше не полетел. Как Вы считаете, почему нет экспедиций на Луну ни среди наших космонавтов, ни среди астронавтов НАСА, и об этом даже никто не говорит?

— На заре развития космонавтики для нас были важны какие-то реперные точки — те достижения, которые обеспечивали прогресс отрасли. Это был первый полет Юрия Гагарина — всего 108 минут, он сделал один виток вокруг земли. Следующий полет — Герман Титов, уже целые сутки. Он уже жил в космосе: принимал пищу, удовлетворял естественные потребности. Дальше были групповые полёты, полёты женщин, первый выход в открытый космос, первая стыковка кораблей. Таким образом прогресс той космонавтики обеспечивался достижениями — в том числе полет на Луну. Сначала, если помните, это было фотографирование обратной стороны Луны, это тоже было техническое достижение. Затем луноход работал в автоматическом режиме, затем полет американских астронавтов на Луну. На определенном этапе развития технологий эта программа себя исчерпала. Чтобы получать дальнейшие результаты, нам нужны какие-то прорывные технологии. А здесь требовалось время — в том числе на развитие систем связи, информации. Давайте вспомним, какая была картинка из космоса в 1970-х годах. Многострочная телекартинка, в которой трудно разобрать силуэты космонавтов. А сейчас космонавты могут в Новый год взять трубку и позвонить с МКС, поздравить. Правда, звонок идет через Хьюстон, но такая возможность имеется, и мы устраиваем такие сеансы связи со студентами. Поэтому надо сказать, что на сегодняшний день программы объявлены, сроки пока плавающие — много факторов их определяет. Но то, что освоение дальнего космоса будет [идти] поэтапно, и через полёт на Луну и формирование там какой-то станции, это уже известно. Вопрос только в том, что это дорогостоящий проект, просто так туда слетать слишком нерентабельно.

— К чему я об этом спросил: когда всё это только начиналось, в 1950-60 годы все об этом говорили. Например, писатель-фантаст Рэй Бредбери, когда писал свои «Марсианские хроники», предполагал, что в 2012-13 году люди уже будут жить на Марсе, а вместо этого придумали айфон и так далее. Не кажется ли Вам, что научный потенциал в последнее время стал уменьшаться в плане освоение космоса?

— Нет, не кажется. давайте проведем аналогию с освоением Мирового океана. Я вас так же адресую к писателю-фантасту. причем относительно недавно мы говорили, что да, человечество будет в большей степени покорять Мировой океан — и подводное пространство, и, возможно, надводное, и осваивать морские ресурсы. Мы дошло до определенной степени и приостановились — не потому, что у нас нет каких-то возможностей для этого, просто развитие этого направления не всегда осуществляется теми темпами, которые сформулировали фантасты. Я не рассматриваю это как кризис, это, наверное, характерно для любой отрасли. Если говорить о медицине: понятная нам всем область диагностики, развивается. Но еще относительно недавно у нас были палец, ухо и глаз — единственные возможности для диагностики. Появился стетоскоп, тонометр, другие методы исследований. Сейчас есть компьютерная техника, оцифрованный сигнал, мы можем посмотреть внутреннее строение человека, локализацию особенностей патологического процесса — это же прорыв! Мы не остановились, потребовалось развитие каких-то сторонних областей науки, которые бы обеспечивали прогресс. Поэтому я думаю, что с космонавтикой то же самое. Просто так увеличивать количество часов в космосе... Нужны понятные четкие цели, зачем нам это нужно.

— Как вы считаете, какая из областей медицины развивается параллельно освоению космоса?

— Во-первых, это то, что мне близко — обеспечение деятельности человека в сложных, экстремальных и необычных условиях. У нас таких условий очень много, и именно подготовка к космическому полету и адаптация к различным условиям формировала ту систему, которую мы сейчас с успехом применяем во всех остальных областях, которые являются экстремальными для деятельности человека. Второе — понимание особенностей протекания физиологических и психических процессов в организме человека. Потому что оторванный от естественной среды обитания, он проявляет свои базовые свойства и качества, которые невозможно выявить здесь [на Земле]. Да, мы моделируем их в сурдокамерах и боракамерах, но только в реальном космическом полете их можно полностью оценить. Что касается клинической медицины, это огромные данные, которые используются сейчас в травматологии, фармакологии. Кстати, самое перспективное — это изучение новых лекарственных форм, об этом много говорится. Вопросы лечения некоторых заболеваний типа детского церебрального паралича, когда используется тот же скафандр, высотно компенсирующие костюмы, которые обеспечивают вертикальное положение ребенка. 

— Немного другая тема, которая тоже имеет отношение к Вашей деятельности. Что касается детей — насколько мне известно, Вы также изучали взаимодействие человека и машины. А маленький человек, ребенок и машина, гаджет: как родителям маленьких детей, школьников, реагировать, действовать, чтобы ребенок не пропал полностью в этом гаджете как в черной дыре? Если мы прекрасно понимаем, что не можем его полностью от них отгородить.

— Если [отвечать] одной фразой — не запрещать. Худшее, что может сделать взрослый человек — это вспоминать свое детство, лишенное общения с гаджетами, и рассказывать на личном примере, как хорошо мы смотрели телевизор, бегали на улицу, качались на качелях и прочее, а вы теперь сидите в гаджетах. Гаджеты — это неизбежность, дети будут ими пользоваться. Став взрослыми, они будут жить в этих условиях — гаджет это как очки для человека с близорукостью, как ручка. Второй аспект — детско-родительские отношения. если родители больше ничем не могут заинтересовать ребенка, и гаджет это замещение общения и любви к ребенку, — ребенок здесь совершенно ни при чем. Конечно, ребенку очень трудно остановиться, контролировать свое увлечение, поэтому я сторонник того, что нужно ограничить пользование гаджетами в школе. Я считаю, что школа должна быть построена на общении учителя с учеником. Никакое дистанционное общение не заменит личного. Наше образование — это во-первых воспитание, а уже потом — обучение. С гаджетом это сложно сделать. Но вместе с тем я хочу выступить в их пользу, потому что они дают огромные возможности. Ребенок становится более информирован. Сложнее стало нам, преподавателям и учителям. Если раньше давали задание детям и они два дня ее искали, то теперь это происходит в течение пяти минут. Мы перестраиваемся. Зависимость — к алкоголю, наркотикам, гаджетам — это совершенно другое. Мы говорим об обще распространенной системе. И еще — наши родители, бабушки и дедушки, любят вспоминать, что «у нас в 60-е годы были поэты, читали стихи Евтушенко...» — что дети сейчас этим меньше интересуются. Для наших детей сейчас поэзия — это рэп, и это нужно принимать. И проблема отцов и детей всегда остается — это ответ в том числе на Ваш вопрос о зависимости от гаджетов. Наши дети имеют уникальную возможность доступа к информации, на родителей и учителей это, конечно накладывает большую ответственность — задачу по тому, чтобы правильно сформировать жизненные ценности, нравственные качества, чтобы ребенок пользовался гаджетом для своего блага. Может ли гаджет быть разрушительным оружием? Конечно. И Вам, как представителю средств массовой информации это известно. Но гаджеты будут развиваться, и скоро у нас будут совершенно новые оптические системы, и их нужно принимать правильно. Просто излишества — это плохо.

— Как Вы считаете, как преподаватель: есть ли сейчас такая проблема, что нет глубины понимания? Что человеческое сознание, может быть, стало более гибким, но вместе с тем человек стал более поверхностно воспринимать все? Появилась рассеянность внимания от изобилия информации, которую мы потребляем.

— Появился даже термин — клиповое мышление. Очень локальное, сюжетное. но так происходило всегда. Гаджет — может быть только катализатор, лакмусовая бумажка. Выкристаллизовал те группы людей, которые остались на таком «легком» уровне. Мы разные, кому-то этого достаточно. Кто-то хочет жить на этом уровне. Проведу небольшую аналогию с нынешней ситуацией. Я всегда говорю: у нас две пандемии — пандемия коронавируса и пандемия невежества, с этим связанная. Всегда были образованные люди и просто получившие образование, «думающие» и «кушающие», всегда было это разделение, и я не вижу в этом трагедии — если человеку так комфортно, пусть он так живет, это не означает деградацию человечества. Я много работаю с современной молодежью, и у меня нет такого обобщения и осуждения в их адрес. 

— Может ли быть так, что это просто стало более заметно из-за того, что у человека есть большой доступ к гаджетам — мы друг за другом наблюдаем и в результате делаем такие выводы?

— Может быть, мы недостаточно хорошо видим? Может, мы, изучая окружающих, применяем клиповое мышление? Оцениваем ответ на фразу, действие в ситуации, но не смотрим в глубину, не видим человека. Может быть, это наша проблема, а не тех, кого мы обвиняем в клиповом мышлении? 

— Не так давно начали снимать фильм на МКС. В связи с этим возникает вопрос о возможности использования космоса и в этой сфере. Как Вы относитесь к космическому туризму, развлечениям? Насколько это перспективно и стоит ли этим заниматься?

— Конечно, перспективно. Космический туризм. Человек спускается в подводной лодке в морские глубины. Был такой период, когда всех желающих катали на танках — сейчас он прекратился. Люди выходили в стратосферный полет. Я считаю, что это излишество. Можно всё довести до абсурда. для этого должны использоваться, как это развивает Илон Маск, специальные космические аппараты, предназначенные для туризма. Использовать станции, которые предназначены для изучения космоса, работы исследователей, на мой взгляд, сомнительная практика. То, что эта сфера будет развиваться — конечно, да, и это хорошо, только не за счет других проектов.

Напомним, ранее «Хорошие новости» публиковали интервью с хранителем отдела античной скульптуры «Эрмитажа» Людмилой Давыдовой, которой в этом году также вручили награду премии «Светлое прошлое».